Богдан Хмельницкий
Шрифт:
сельские люди стали делать то же, когда недовольны были своими панами или
поставленными от них для управления лицами. Запорожье наполнялось беглецами.
Побывавши на Ннзу п возвратившись в Украину, эти беглецы умножали собою число
людей, называвших себя вольными козаками, не хотевшими подчиняться прежним
своим властям.
Простота жизни, готовность на всякую опасность, благочестие, целомудрие,
совершенное братство между собою и строгое повиновение
нравственные требования запорожской братчины, приближавшие ее, за исключением
военного занятия, к монастырской. Запорожцы собирались на раду—сходку, подобную
старинным вечам. На раде выбирались начальники. Главным был атаман, носивший
название кошевого, а вся запорожская община, в правительственном смысле,
называлась кошем — слово татарского происхождения, означавшее вообще стан. Кош
разделялся на курени; над каждым куренем был выборный куренный атаман,
подчиненный кошевому. Кроме этих начальствующих лиц, выбирались радою:
полковой писарь (заведывавший письменным производством) и асаулы
(распорядители). Коца предпринималась какая-нибудь экспедиция из ограниченного
числа запорожцев, то начальником над такими был полковник, нарочно выбираемый
для такого предприятия. Кошевой имел безусловную власть над кошем, но по
окончании
года отдавал отчет в управлении, и в случае злоупотреблений подвергался смертной
казни. С этой целью, чтоб он не зазнавался, существовал обряд: новоизбранному
кошевому мазали лицо грязью. Пища у запорожцев,—говорит украинский летописец
*),—была ржаное квашеное тесто, называемое соломаха, редко сваренное, а более
праздничное кушанье—рыбная похлебка, называемая щербою. Они жили в куренях,
человек по сту пятидесяти в одном; в конце XYI века это были шалаши, сплетенные из
хвороста и покрытые для предохранения от дождя лошадиными шкурами 2); ссора
между собою строго запрещалась; суровые и даже бесчеловечные на войне, запорожцы
казнили смертью своих товарищей, делавших насилия и разбои в мирных
христианских поселениях; воровство наказывалось повешением; «за едино путо
вешают на древе». В товарищество поступали и холостые и женатые, но ввести
женщину в Сичу запрещалось под смертною казнью. За блудодеяние жестоко
наказывали палочными ударами. Запорожец, вступая в Сичу, обещал воевать за
христианскую веру и биться против её врагов. Он должен был хранить посты и обряды
по уставу восточной церкви. В первые времена существования Сичи нет нигде
упоминания о том, чтобы там был храм, как было уже впоследствии. Вероятно,
тогда не было, по крайней мере, как постоянного здания для всегдашнего
богослужения, потому что и определенного места для Сичи долго не было; мы
встречаем Сичу то на Хортице, то на Томаковке, то на Микитином Роге, то на
Базувлуке... Уже позже, когда местопребывание Сичи установилось при устье
Чертомлыка, она сделалась как бы постоянным городом; до того времени это был
военный стан, часто переносившийся с места на место, обитатели его в большинстве
состояли из временных посетителей—промышленников.
Так жили по описанию, переданному малорусскими летописями, первые
запорожцы, остававшиеся на более или менее продолжительное время в Сиче. Большая
часть удальцов, которым суждено было не погибнуть и не попасть на войне в плен,
возвращалась осенью домой, обогащаясь добычею, несколько раз потом в следующие
годы повторяла свои походы на Низ, или лсе из них образовывались козацкия шайки,
которые выбирали предводителей, величаемых гетманами, шатались по Южной Руси и
делали наезды в чужия земли, или же, отведавши козацкого житья, поступали под
предводительство какогонибудь пана, который, в таком случае, называясь их гетманом,
обращался с ними, как с вольными людьми. Такие вольные козаки служили у князей
Вишневецких и Ружинских. Единого начальника над всеми украинскими козаками еще
не было. Крайнее равенство прав господствовало в их быте. Шляхтич ли, князь ли,
мещанин или сельский хлоп шел в козаки — он был равен своим товарищам. Сперва
вольное козачество наполнялось мещанами, а потом большинство в нем состояло из
сельских хлопов, не хотевших повиноваться своим павам. Век Сигизмунда-Августа
был эпохой значительного ополячения русского дворянства. Оно принимало польский
образ жизни, усвоивало польские нравы и польскую речь, начинавшую мало-по-малу
их усложнились и требовали усиления доходов и через то положение хлопов стало
тягостнее, а между тем им было большое искушение—возможность убегать от панов, и
они убегали в козачество. Не только из Южной Руси, но из Литвы и Польши приходили
искатели свободы. Место жительства Козаков не ограничивалось Черкасами и Каневом,
как было в начале; по всему пространству нынешних губерний: Киевской, Полтавской
и южной части Подольской проживали козаки, люди вольные, не хотевшие подчиняться
установленным властям, и связанные с центром козацкой вольности — Запорожскою