Боги и человек (статьи)
Шрифт:
Второй критерий – это как человеку науки даются? Вернее даже не как отдельные науки даются, а как дается весь их комплекс? Я уже где–то писал, что химию ненавидят почти все потому что, дескать, она всем плохо дается. Но она не плохо дается, а ее плохо дают, как–то так исторически вышло. Ее просто не с того начинают изучать, с чего ее изучать надо, чтобы она давалась легко. Поэтому в данном случае это – не критерий. Но все равно, большинству людей какой–то комплекс наук, например точные науки, даются легко, а неточные, например природоведение (огромный комплекс наук), — из рук вон плохо. И если распознать в раннем возрасте эти «наклонности», то из этого человека получится большой ученый в данной малой (узкой) области знаний. И это является широчайшим заблуждением, как я покажу ниже.
Да,
Вот как расплодились науки от одной науки, и это для того, что охватить их все никак среднему человеку не удается, он просто с ума сходит от перенапряжения. Поэтому он занимается тем, что его мозг может охватить. Преподаватели же поставили этот принцип в основу обучения, потому что сами не могли охватить по своей, извините, глупости. А потом этот принцип закрепили в каком–нибудь указе минпросвещения на государственном и даже на межгосударственном уроне. И это стало законом.
Действительно умные люди, я имею в виду некоторых студентов, способных охватить больше, попав в этот слишком узкий для них круг знаний, стали его «углублять» вместо того, чтобы расширять в соседние науки, ибо это стало дурным тоном, лезть «не в свои сани». И сегодня, то и дело слышишь: что вы понимаете в этом деле, вы же не специалист (гайки номер восемь, добавлю я)? Хотя очевидно, что гайку вообще, и номер восемь в частности, может понять каждый. Правда, не так «глубоко» как «специалист», но заметьте, углубиться в эту гайку – раз плюнуть. Например, почитать наши законы после чтения нашей же Конституции. Углубишься так, что ухохочешься.
В общем, широкое, ранее называемое энциклопедическим, знание стало немодным. И моду эту сделали дураки, которым широта недоступна. И науки начали дробить на составные части уже специально. Каждый ухватил себе кусок от науки и назвал его «отдельной» наукой. Человечество начало погрязать в глупости. Ученых потребовалось – миллионы. Производительность их упала почти до нуля. Тысяч двадцать «ученых» какой–нибудь корпорации придумают какую–нибудь ерунду вроде «виагры», а их начальники, которые владеют контрольным пакетом акций, трезвонят на весь мир о величайшем достижении, и смесь какого–нибудь говна с зубным порошком продают по бешеным ценам. А все дело вот в чем.
Вернемся в школу, с которой я начал. Отдельные науки даются хорошо, а другие – плохо по нескольким причинам. Об одной я уже сказал. Но она не главная. Научиться грамотно писать в школе невозможно, хоть учи ты десять лет всего один предмет – грамматику, которая правописание. Этому можно научиться только одним способом, читая грамотно напечатанные книги, притом даже не ходя и дня в школу. «Стеклянный, оловянный, деревянный» можно запомнить с двумя «н», остальные – с одним. Но уже тысячу таких же правил, не опирающихся ни на какой здравый смысл (хотя грамматики врут, что он там якобы есть) – запомнить просто так, вдруг пригодится, совершенно невозможно, если этому не посвящать всю свою жизнь. Особенно невозможно держать эти знания в голове все время наготове, но фактически без дела, ибо пишут у нас целыми днями одни писатели. Поэтому я и пишу довольно грамотно, хотя и не без ошибок, не зная ни одного правила (исключая только что приведенное) потому, что много читал.
Иные тоже много читают, но пишут отвратительно. О тех, кто вообще не читает, и говорить нечего, даже если они все правила вызубрили назубок. Потому, что два дела разом никто кроме Цезаря, которого не было в природе, делать не умеют. Думать, как писать и одновременно излагать мысли невозможно.
В чем же тут дело? Замечено, что гуманитарии пишут грамотно и ненавидят математику, а математики пишут зачастую безграмотно, но решают задачки, словно семечки щелкают. По–моему как те, так и другие не годятся в ученые, они слишком зациклены на чем–то одном, и это не дает им увидеть другое. А без этого «другого» не создашь целостную картину, ни в точных науках, ни в описательных. Так как они переплетены и влияют друг на друга. Это грубый пример.
Тот кто не может запомнить слова целиком и правильно – ограничен, хотя он и щелкает задачки как семечки. Ограниченность его состоит в том, что он не обращает внимания на то, на что внимание обращать нужно. Тот кто ласкает каждое слово у себя во рту и в голове, но не замечает в тексте идентификации х.я и пальца, вилки и бутылки – тоже ограничен, и поэтому не может решить ни одной задачки. Ограниченность его состоит в том, что он не может проследить причинно–следственных связей и все вранье, то есть любой кругляш принимает за чистую монету.
Именно такие люди в подавляющем большинстве и занимаются наукой и достигают в своих науках больших вершин. Но они не ученые, они простые инженеры, которые умеют считать по до них и без их участия полученным формулам. Или ловкие каменотесы, сапожники и так далее, включая скульпторов и вообще художников. Эти люди занимаются выбранной наукой потому, что она им легко дается. И тем самым отрезают себе путь к тем областям знаний, в которых они слабы, так как весь свой световой день отныне отдают «любимому делу». Это касается хоть «физиков», хоть «лириков».
И именно поэтому создаются иногда такие теории в какой–нибудь науке, что хоть святых выноси. О гипотезах я уже не говорю. Они иногда: хоть стой, хоть падай. Но в этой данной науке этот данный творец теорий непререкаем, так как все в этой крошечной не науке, а в «научке» – его «ученики». Получается маленький сумасшедший дом. Как у Бильжо из «Итого». Но у «физиков» есть критерий – математика. Сразу же находится какой–нибудь умник и говорит: я пересчитал Вашу галиматью, и у меня получилось в два раза меньше. Вы забыли на 15 странице возвести в квадрат, а на 5 странице вообще плохо написали четверку, как единицу, и потом пошла эта единица во все дальнейшие формулы. И «основоположнику» будет нечем крыть, и ученики от него разбегутся. Так что физики находятся в невыгодном положении по сравнению с лириками. Лирикам можно городить все, что угодно, проверить нечем. Поэтому ученики вокруг них вьются вечно. И «научка», превращаясь в науку и даже в «направление», становится заскорузлой как не чищеный сапог или высохшая прямо на теле потная рубаха.
Но есть и чисто психологический фактор. Тот, на который обратил внимание Фрейд. Односторонний человек в глубине души чувствует свою ущербность, ведь она с детства, а дети любят смеяться друг над другом, им невдомек еще, что это надо по возможности скрывать. Поэтому, будь ты хоть самим Пушкиным, но если ты все время забываешь, что дважды два – четыре, многим это покажется смешным. С возрастом это чувство переходит в подсознание, чем–то там замещается, во что–то превращается и выступает черт знает чем, совсем не похожим. В общем надо все время самоутверждаться, чтобы немного позабыть про свою ущербность, в основном только кажущуюся. И это немаловажный фактор, формирующий амбициозность и нетерпимость к другому мнению. И как раз там, где данный человек чувствует себя наиболее уверенно, как Пушкин в стихах, именно там этот человек и будет проявлять эти чувства чрезмерно, компенсируя свои неудачи в прочих делах. Но это же и есть «его» наука, которую он постарается превратить в простую частную собственность.