Боги и влюбленные
Шрифт:
— Кто его арестовал?
— Священники Храма, разумеется, — мрачно сказал Лазарь.
— Его предали, — добавил Марк, шагнув вперед. — И это сделал один из его друзей! Я был там! Я видел, как все произошло! Мне удалось сбежать, чтобы предупредить остальных.
Гнев озарил его лицо, сбив голос.
— Он был на пасхальной трапезе в доме прокаженного Симона, а затем отправился в Гефсиманский сад прогуляться. Он любит это место. Примерно в полночь, когда мы ждали возвращения Иисуса, Иоанна, Петра и Иакова, к нам вломились люди из Храма, чтобы арестовать учителя. Увидев, что его нет, они
— А куда они забрали Иисуса? — спросил я.
— Мы не знаем.
— К Пилату?
— Может быть.
— Он хороший человек и знает, что Иисуса нечего бояться. Если они отведут его к Пилату, с ним все будет хорошо.
— Каиафа и Анна сделают из этого прецедент, — заявил из темного угла человек по имени Фома.
Больше ничего не говоря, я устремился в город. Сердце гневно колотилось, голова шла кругом от страха, что единственный человек, способный помочь трибуну, за пределами моей досягаемости и, возможно, уже мертв. Я не знал, где его искать и как помочь. Свернув с дороги, я перешел Масличную гору, миновал спокойный, тихий сад, где арестовали Иисуса, сбежал по западному склону и вверх по холмам, к городу. Когда я вошел в крепость Антония — темную, мрачную, тихую, — на востоке показалась узкая полоска дневного света. Пилат поднимался рано, и мне не придется долго ждать, чтобы его увидеть.
Завернув за угол, в нескольких ярдах от широких ступеней к Литостротону, я замер, онемев от ужаса и удивления.
XXXVII
Мрачная, молчаливая толпа всходила на широкую площадку под высокими стенами крепости, где было еще темно. Я узнал одного человека — Каиафу, надменно шедшего в своих церемониальных одеждах под темным, плотно запахнутым плащом, словно пытаясь скрыть свой сан. Рядом были священники, поддержавшие его в тот день, когда он пытался победить Иисуса, задавая вопросы о женщине, пойманной на прелюбодеянии.
На лицах крепких храмовых охранников, стоявших в первых рядах толпы во время проповедей Иисуса, теперь был написан триумф. Они образовали вокруг него плотное кольцо. На секунду я увидел лицо Иисуса, усталое, мокрое от пота. Делегация быстро поднялась по ступеням, прошла по площадке и остановилась, а пораженные этим зрелищем часовые поспешили в крепость. Я быстро последовал за ними.
Часовые отправились прямо к Пилату. Прокуратор уже проснулся и завтракал. Поскольку охранники оставили дверь открытой, я вбежал внутрь.
— Пришли священники Храма, — отсалютовав, сказал часовой. — Они кого-то поймали и требуют суда.
Пилат простонал:
— Так рано?
— Они поймали Иисуса из Назарета! — воскликнул я, выступая вперед и позабыв о приличиях.
Пилат осел, тяжело выдохнув, словно его ударили в живот, и неуклюже сполз в кресле.
— Пусть подождут, — сказал он часовому и махнул рукой, чтобы тот уходил.
— Они ведь никогда не остановятся, верно?
Когда он взглянул на меня, его опухшие глаза были красными, брови сдвинуты в гневе.
— Что ты об этом знаешь?
— Его арестовали ночью, хотя не знаю, по какому обвинению, — я пожал плечами.
— Должно быть, дело серьезное, иначе они бы его сюда не притащили.
— Господин, — быстро сказал я, беспокоясь лишь об умирающем воине в комнате наверху. — Иисус — единственный, кто может мне помочь.
Пилат проворчал.
— Мне кажется, он и себе-то помочь не может.
— Марк Либер умирает! Иисус может ему помочь! Исцелить! Он многих вылечил! Он воскресил Лазаря!
— Ликиск, и ты туда же?
— Если с этим человеком что-то случится, у меня не будет никого, к кому бы я мог обратиться.
— Смирись с этим, мальчик.
— Все, что я хочу, это лишь минуту с Иисусом. Вы ведь можете это устроить?
— Я не могу легкомысленно относиться к этим священникам.
— Вы честный человек. Выслушайте их. Им ведь нужно сфабриковать дело. Выслушайте их и отпустите Иисуса. Пожалуйста, господин!
— Я не могу позволить личным соображениям вмешиваться в свои обязанности и долг перед законом.
— Пожалуйста!
— Мои руки связаны, Ликиск. Теперь пропусти меня взглянуть, в чем там дело. Может, все не так плохо, как кажется.
— Они собираются убить его, господин.
— У них нет таких возможностей.
— У них достаточно возможностей, чтобы оторвать вас от завтрака. У них есть власть тех, кто использует запугивание для достижения своих целей.
— Хватит, мальчик. Ты забываешься. Убирайся отсюда!
Он вышел — властный, маленький Цезарь в маленьком городе маленькой страны, идущий по своим маленьким делам, — и оставил меня в комнате с нетронутым завтраком и холодными каменными лицами Аполлона, Августа и Тиберия, притворно ухмылявшимися в сером утреннем свете.
Подавленный, я поплелся в комнату, где трибун Марк Либер, воин и слуга Рима, лежал без сознания, приближаясь к смерти. Его кожа была холодной, но я видел, что он дышит. Улегшись рядом, прижавшись к его лицу и положив руку ему на грудь, я ощутил, каким тяжелым, медленным и холодным было его дыхание.
В окно заглядывало тусклое желтое солнце; снизу до меня доносились шумные голоса толпы.
Я слушал с закрытыми глазами, как будто дремал в театре. Голоса были знакомыми, словно принадлежали знаменитым римским актерам.
Пилат: Вы в чем-то обвиняете этого человека?
Каиафа: Не будь он преступником, мы бы к вам его не привели.
Пилат: Тогда займитесь им сами. Судите его по своим законам.
Каиафа: У нас нет власти приговаривать к смерти.
Пилат: К смерти?
Каиафа: Этот человек подстрекал людей к мятежу. Он выступает против уплаты налогов Цезарю и выдает себя за Мессию — царя!