Боги минувших времен: стихотворения

Кондратьев Александр Алексеевич

Синяя искра во тьме безначальной. Ропот, подобный морскому прибою. Тихий и ласковый шепот печальный: «Бедный мой друг, я повсюду с тобою». Канули в вечность пространство и время, Ужасом бездны холодные полны. Силятся сбросить гнетущее бремя Вечного Хаоса шумные волны. Птицей во мраке кружася незримой, Тьмы вековечной подавлен тоскою, Слышу я шепот: «О, друг мой любимый, Бедный мой друг, навсегда я с тобою!»

Мадонна

(Из путевого альбома)

Сидя на бархатном троне, В розовый шелк убрана, Голову в светлой короне К Сыну склонила Она. Тих

и задумчив Малютка. К людям Он руки простер. Смотрит любовно и чутко Матери благостный взор… И на коленях старуха Возле решетки видна. Губы шевелятся глухо. Молит о чем-то она. Выбились пряди седые Черных когда-то волос. Ты ль не услышишь, Мария, Шепота, полного слез?.. Венеция, 1904 г.

Венеция

(Из путевого альбома)

Воды канала светло-зеленые В сладкой истоме и лени Нежно целуют, словно влюбленные, Старых палаццо ступени. Солнце… Гондолы скользят, как видения. Струйки беззвучные блещут. Темных старинных дворцов отражения В зеркале светлом трепещут…

Флоренция

(Из путевого альбома)

Там, на Piazza di Mercato Nuovo, На площадке, где шумит фонтан, Восседает грозно и сурово Андерсена бронзовый кабан. Весь зеленой патиной покрытый (Только пасть, как золото, горит), Он сидит, прославленный, забытый, Посреди базарных грязных плит… В знойный полдень, в солнце утоппая, Новый рынок дремлет тих и пуст. И кабан там грезит, вспоминая Поцелуи тысяч детских уст.

На развалинах храма Венеры

(Из путевого альбома)

Только кучи обломков и сора лежат На том месте, где некогда Ты, В блеске славы, под сенью цветных колоннад, Охраняла свой культ красоты. Не дрожит ароматов дымок голубой, И треножников нет и следа; Нет толпы, распростертой во прах пред Тобой. Все исчезло, как сон… навсегда! И корзины цветов к алтарю Твоему Не несут. Да и где он, алтарь?! Я над прахом стою и с печалью смотрю На места, где царила Ты встарь… Рим, 1904 г.

В Saint-Germain-des-Pres

(Из путевого альбома)

Сверху дождь шумит неугомонно. В полутемном храме тишина. Над престолом бледная Мадонна Под коринфским портиком видна… В черной шляпке, в платье сероватом, Вся тростинки хрупче и стройней, Полускрыв лицо платком измятым, Девушка склонилась перед Ней. Вот еще… Еще одна… Их много. На prie-Dieu склоняясь там и тут, Все они о чем-то просят Бога, Все мольбы Мадонне жарко шлют. Но о чем молитвы те? — Загадка. Так беззвучно шепчут их оне… За решеткой тусклая лампадка Угасает грустно в тишине… В небе гром грохочет и играет. Над Парижем носится гроза. Кто-то рядом спешно отирает Черные и влажные глаза… Париж, 1904

Низринутый

Я из битвы бежал. Наши рати разбиты. Я не мог устоять до конца. От позора и гнева пылают ланиты Наклоненного долу лица… Я припомнил упорную, жаркую схватку, От бессильного гнева рыча, И до боли десницею сжал рукоятку Не стяжавшего славы меча. В блеске яростных молний, под грома раскаты, Разразилась над нами гроза, И мы вниз полетели, смятеньем объяты, Закрывая руками глаза. Я горю и страдаю, томясь и стеная, Метеором в эфире скользя. Скрой

в объятиях, тьма, мне отныне родная, Тех, кому возвратиться нельзя!..

«Темные пропасти ада…»

Темные пропасти ада. Хаоса волн отголоски. Грозного вечного Гада. Тихие всплески. Пеной покрытые морды Змей седмиглавый Эреба Выставил, мощный и гордый, В сторону Неба. Фыркая, царь Океана В высь на святые созвездья Злобно глядит из тумана, В жажде возмездья. Тварей и чад первозданных Ратью бесчисленной полны, Ропщут в мелодиях странных Хаоса волны. Чьи-то ужасные тени Встали над бездной уныло. Слышны укоры и пени: «Где ж твоя сила? Скоро ль над адскою бездной Ты, вознеся твое тело, В битву со стражею звездной Ринешься смело? Скоро ль в лазури безбрежной Царствовать станешь со славой, Ночи властитель мятежный, Змей седмиглавый?!»…

Ночное празднество

Месяц льет свое сиянье, и ликует беснованье На вершине неприступной гор неведомой страны. Монотонный бубна грохот и звенящий, сладкий хохот, С громким пением сливаясь, дикой радости полны… На вершине неприступной праздник тайный и преступный Люди, с духами сплотившись, совершают в полумгле. Трепет неги, стоны счастья, пир безумный сладострастья, Вопли бешеных проклятий, посылаемых земле… Оглушительны и дики завывающие крики, Крики зова раздаются и разносятся кругом: «Где ты, вождь неустрашимый, где ты, дух неукротимый, Не согнувший гордой выи перед грозным Божеством?! Брат наш первый, дух великий! Появись нам, темноликий Царь наш Люцифер с звездою синеватой над челом! Появись же метеором, обведи спокойным взором Всех, собравшихся толпою здесь, на празднике твоем!» На базальтовой вершине, полон сладостной гордыни , С непокрытой головою, с темной думой на челе, Неподвижным изваяньем перед стихнувшим собраньем , Величавый и холодный, он явился в полумгле… Все кругом едва дышало. Поднял очи он устало, Упоенные упорством непокинутой борьбы. И, как мощный плеск прибоя, пронеслось перед толпою: «Если можете, то сбросьте цепи, гордые рабы! Я хочу, чтоб в наслажденье вы забыли про паденье И мятежною душою оторвались от земли. Я хочу, чтоб гнет неволи, чтоб сознанье горькой доли В эту ночь, ночь пробужденья, вас тревожить не могли. Несмотря на все невзгоды, я со светочем свободы Шел к отторгнутым от брата, в царство грусти и скорбей, Пробудить воспоминанье о былом существованье, С горделивою отвагой, как предвечный Прометей… Вас, о люди, вас, о духи, я зову! Не будьте глухи! Не забудьте в жалкой доле свой божественный удел И того, кто вместе с вами, опрокинутый громами, Затаив в душе отмщенье, с горних высей низлетел!»… Без прощального привета, искрой гаснущею света, Грозный Люцифер исчезнул, как предутренний туман. А под ним кружились пары и, гудя, неслись удары В глухо стонущий под костью исполинский барабан… Стонут бубны. Веют крылья. Видны страшные усилья Позабыть про цепи плена, про неволю и позор… Вьются сплетшиеся тени. Стон, проклятия и пени С дикой песнею сливаясь, раздаются между гор…

Люцифер

В беспредельном пространстве небес голубых Он летел метеором лучистым И о чем-то мечтал. Но и в грезах своих Оставался он духом нечистым. Неземная печаль отражалась в очах, И поник он челом вдохновленным; Чуть змеилась улыбка на бледных устах, На лице его скорбно надменном… И о чем он мечтал? О блаженстве ль в раю И об ангелах с кроткой душою? Или грезил о том как в последнем бою Он сойдется с самим Иеговою? Вспоминал ли о верных сподвижниках он, С ним деливших борьбы упоенье, Золотые надежды минувших времен И не смытый позор пораженья? Иль он вспомнил внезапно о детях земли. Покоряемых гордою властью?.. Но как мак темно-алый уста расцвели, Очи вспыхнули дикою страстью…