Боги среди нас
Шрифт:
– Хорошо, Бизон, но, думаю, сегодня мы уже не поплаваем. – Иван взглянул на здоровяка, невольно задержав взгляд на его шраме. – Я определился.
Ребята замерли. Ни разу за все их сходки еще не было такого важного голосования. Даже прошлое их решение – наказать Гришку Черепа и его беспредельщиков – было обычным делом. Даже решение «провести беседу» со школьным учителем, пристававшим к своим ученицам, было детской игрой. Особенно ждал слов Ивана высокий худой Мишка Ерёмин, тот, из-за которого все и собрались.
– Я голосую за смерть! – Ваня с улыбкой посмотрел в глаза Мишке. – И у меня просьба – я хочу сам это сделать, так нужно!
– Ваня, спасибо тебе! – Мишка подскочил и обнял друга, глаза у него горели. – Спасибо тебе за поддержку, спасибо большое!
Ребята
– Так, – продолжил Ваня, когда все успокоились, – в этом деле мы уладим две проблемы: отомстим за Мишкину маму и закроем денежный вопрос, как говорится, убьем сразу двух зайцев. – На слове убьем он сделал ударение. – Поэтому спешить не будем и тщательно продумаем каждый шаг. Миха, расскажи нам по новой свою историю и более подробно о вашей с мамой игре.
Миша достал помятую сигарету, неспешно расправил и подкурил ее от догоревшего костра.
– Слушайте.
В этот момент Семен, даже ни разу не кашлянув, закричал:
– Смотрите – умерла, умерла!
– Сема, блин, заткнись и слушай, а то сейчас сам сдохнешь. – Бизон кинул в «дрессировщика» пустую бутылку.
И мальчишки начали слушать, поглядывая на «умершую» дворняжку.
– Мамка за последние два месяца два раза сошла с ума. Первый раз – когда влюбилась в этого урода, «дядю Леонида». А второй раз – когда он ее бросил и прихватил все наши сбережения, которые мама начала собирать еще до моего рождения. Мне сразу было понятно, что это за ничтожество, но мама просто ожила, и я не вмешивался. Вы все знаете, матушка работает в банке, там и познакомилась с этим козлом – он инкассатор. Последнее время, еще до этого знакомства, с ней что-то происходило, была сама не своя, грустная, уставшая, мертвая, что ли, какая-то. Мне было страшно на нее смотреть, я пытался помочь, но только сейчас стало понятно, что она была на грани… Вчера мы с Ваней… вытащили ее из петли… едва успели… Сейчас она в больнице.
На этом моменте Мишка заплакал. Все молчали, а Бизон плюнул в костер, он-то голосовал за. Слезы никого не смущали, трусов среди них не было, а слезы бессилия знал каждый. Мишка сморкнулся на землю, вытер рукавом глаза и продолжил:
– С деньгами у нас в семье туго. – Все мальчишки с пониманием закивали, у всех туго. – Я подрабатываю, как могу, но денег всегда не хватает. Однажды мама пришла из театра очень поздно и немного навеселе. «Встретила подругу детства, выпили с ней вина», – сообщила с порога. Она была вся как будто наэлектризованная, и дело было не в алкоголе. «Представляешь, Светка Козлова нашла себе богатенького козла, вот из Испании только приехала, говорит, что в наш Мухосранск к родителям заглянула, а так даже думать про это место не хочет. Вся такая расфуфыренная, сумочка стоит половину нашей квартиры. И вообще вся сияет, напевает, аж задушить захотелось суку!» – рассказывала она. А потом пошла в ванную и плакала там всю ночь. На следующий день, когда мама пришла с работы, у нас появилась вечерняя игра – «Ограбление вонючего Сбербанка». Второе слово по мере остывающей злости мамы ушло, и название прочно закрепилось в наших головах. «Это просто игра, как "Монополия"», – говорила она каждый вечер, но я-то видел ее глаза. Правила были такие. Она тщательно разрабатывала план кражи денег из ее отделения, а я должен был найти уязвимое место, ахиллесову пяту, любую недоработку. Каждую неделю подготавливался новый сценарий, и с каждым разом я понимал, что забрать деньги реально. В последнем плане мне не удалось найти слабые места, а на следующий день появился этот ублюдок Леонид.
Глава шестая
Петр Борисович
Солнце – лучший друг Петра Борисовича – стояло высоко и радовало пенсионера. Он сидел на скамейке в центральном парке и, прикрыв глаза, впитывал весенний день. Рядом с ним лежали газеты, одна – «Любимый сад», другая – «Наш город сегодня». Вторую взял бесплатно. «Заверну
Газеты в семье, кроме него, никто не читал, дочка все советовала электронные издания и книги, но Петр Борисович любил пошуршать, даже понюхать бумажные листы. Наполнившись светом и весной, он взялся за чтение. «"Любимый сад" оставлю на десерт», – решил он и развернул «Наш город сегодня». В глаза бросился заголовок «УБИЛИ, УКРАЛИ, СКРЫЛИСЬ».
«В ночь на субботу было совершено дерзкое ограбление инкассаторской машины. Действовали профессионалы. Два инкассатора убиты».
Петр Борисович обычно пропускал такие статьи, но сейчас что-то заставило его продолжить чтение.
«Наш корреспондент побывал на месте преступления. В фотоотчете вы видите, как два подъемных крана достают из строительного котлована разбитую бронированную машину, которая стала легче на двадцать килограммов денег. Каким образом грабители открыли двери, неизвестно, следы взлома или взрыва на створках отсутствуют. Еще интересный факт – все камеры наружного наблюдения, установленные на этой улице, были отключены. Из источников в полиции стало известно, что здесь замешаны сотрудники банка. И самое главное: украдено около ста миллионов рублей».
Дальше Петр Борисович читать не стал, аккуратно сложил газету и бросил в мусорку. «Даже для удобрений не подойдет», – подумал он. Опять закрыл глаза, было чувство, что от прочитанного испачкался. Подставил лицо ветерку, почему-то вспомнилась война и запахло гарью. С усилием он убрал мысли о прошлом и решил приступить к своему любимому развлечению – «цветочному зрению».
Петр Борисович, а лет семьдесят назад просто Петя, с раннего детства знал, что он не такой, как все.
В юности до войны это выражалась в огромной любви ко всему живому, начиная от растений и заканчивая животными. Он мог часами копошиться в траве, восхищаясь совершенством травинок, или с лупой рассматривать муравейник, завороженно наблюдая труд его жильцов. У него было с десяток разных животных и свой цветочный садик в мамином огороде. На недели он уходил в лесные походы, теряясь во времени и зеленых пространствах.
Он сливался с живностью, с жизнью, становился частью чего-то большего, и мир отвечал ему теплотой, принимая в свои объятия, приоткрывая завесу невидимого.
Война началась, когда ему было восемнадцать лет, и в этой мясорубке его отличие от других людей выразилось иначе. «Заговоренный», – говорили про него. В наступлениях он был впереди всех, из десятков бойцов, уходивших на опасные задания, он возвращался один. Он всегда вызывался добровольцем туда, где смерть ждала других, он шел первым там, где могли дойти только последние.
И вот однажды, когда смерть наступала ему на пятки и казалось, что везение закончилось, он в отчаянии открыл в себе силы, перевернувшие мир, прокричав: «Вода расступись, я иду!»
И вода расступилась.
С этими силами он прошел огонь и воду – от Москвы до Берлина. А после войны жизнь потекла своим чередом со своими радостями и бедами. Чтобы жить так, чудеса были не нужны, они даже пугали. Он вошел в свой привычный круг, и все, что было, показалось сном. Он выбрал, может и неосознанно, простой путь, но часто во снах он был другим: ходил по воде, летал, дарил и забирал жизни, видел прошлое и будущее, создавал и уничтожал целые миры. Но это были только сны.
И вот ему уже почти девяносто лет, у него свой сад, и чувствует он себя прекрасно. Ощущение бессмертности давно прошло, он знал, что скоро умрет, но это не беспокоило его. Последние годы он начал мыслить другими категориями, а зрение подстроилось под них, и теперь он видел реальность через разные фильтры, цветочный был его любимый.
Петр Борисович сидел на лавочке и рассматривал людей. Каждый человек представлялся ему растением, он искал глазами цветы, но последнее время цветов-людей он почти не видел. Картофельные клубни, грибы-поганки, серая биомасса протекала мимо него, и он засыпал под это размеренное течение, и снилось ему, как он своими руками создает цветочных людей – прекрасных девушек-роз, юношей-тюльпанов, одуванчиков-детей. И посторонний прохожий видел чудесную улыбку на старческом лице спящего на лавочке деда.