Боги войны
Шрифт:
— Ну вот и все. Вперед! — приказал он, выбегая из темноты.
В порту обычно стояло не меньше дюжины торговых судов — одни принимали товар, другие выгружали. Пять сотен римлян бежали к кораблям, не обращая внимания на панические крики грузчиков. Добежав до пристани, легионеры разделились на четыре отряда и устремились по сходням на ближайшие корабли.
Матросов перепугало неожиданное нападение, и команды трех кораблей сразу же сдались. На четвертом двое, потеряв рассудок, пытались сопротивляться; они набросились на римлян, едва те ступили на борт. Моряков тотчас зарубили, и их тела
Почти без промедления римляне подняли паруса и обрубили швартовы. Все четыре судна стали отдаляться от пристани, а оставшиеся на берегу матросы в отчаянии вопили.
Кое-кто устремился по темным улицам — поднять тревогу в войсках. Когда римляне закончат свое дело, в порту будет полно солдат. Впрочем, оно и к лучшему — по крайней мере Юлий получит передышку.
Брут не жалел, что пошел, — впервые за много месяцев он почувствовал себя живым. Вот затрепетали паруса, корабли направились к общей цели — выходу из гавани, и полководец окончательно развеселился.
— Двоих — наверх, вести наблюдение, — распорядился Брут и улыбнулся — в памяти всплыли времена, когда и он вот так же карабкался по мачтам. Сейчас Брут не смог бы забраться так высоко, но его согревало воспоминание о том, как они плыли с Рением через всю Грецию. Тогда казалось, весь мир принадлежит ему.
Не успел Брут произнести последние слова, один из легионеров — тот самый, который первым перепрыгнул на другую крышу, — уже поднимался наверх. Брут был недоволен собой — он не догадался спросить имя смельчака. Да и вообще он полностью отдалился от солдат. Хорошо хоть немного побыть на прежнем месте, пусть даже его ждет смерть. Долго, очень долго Брут оставался не у дел и многого не знает.
Вдали от освещенного огнями порта к ним присоединилась луна и плыла вслед за римлянами над темными недвижными водами.
Скалы, защищавшие Александрию от бурь, пропускали в гавань лишь слабый бриз, и корабли шли невыносимо медленно. Это никак не устраивало людей на борту. Они молча смотрели на огромный огонь Фаросского маяка, видный в море на многие мили. Яркий отблеск падал на их лица, а на палубу ложились длинные тени.
— Портовый дозор! — раздался крик сверху.
В ярком свете маяка Брут увидел три четких силуэта галер. Корабли двигались ему наперерез, легко идя на веслах против ветра. Брут гадал, сколько там людей. Галеры ему пригодятся, а не появись они, римлянам пришлось бы добираться до берега вплавь.
В поле зрения Брута медленно входила длинная скалистая коса — за ней гавань кончалась. На ней днем и ночью горели огни, указывая судам ее местонахождение. Брут приказал править точно на них, видя, что два из его кораблей дойдут туда раньше. Купеческие суда еле ползли, и преследователи постепенно настигали римлян. Брут ждал. Когда галеры приблизились, он задумчиво покачал головой. Юлий приказал прорубить у судов днища или поджечь, но прорубать загруженные трюмы слишком долго. Значит — огонь.
— Найдите лампу или кремень, — потребовал он.
Лампу раздобыли без промедления и тут же зажгли. Брут начал раздувать огонь, вытянув
Два корабля, захваченные римлянами, уже добрались до места. Легионеры начали связывать их вместе. Тут слабый бриз и обвисшие паруса были кстати — при сильном ветре трудно связать два судна.
Вскоре к косе подошел корабль Брута, и солдаты бросили концы. Веревки натянулись, судно, прижавшись к скале, застонало и заскрипело. В воду с плеском полетели якоря. Портовые галеры приближались. Жаль, на торговом корабле нет «ворона», чтобы перекинуть на галеру, когда она подойдет вплотную. Брут тотчас нашел выход и отдал приказ: отодрать доски обшивки и сделать из них подобие мостков.
— Поджечь корабли! — проревел Брут, стараясь, чтобы услышали солдаты на других судах. Он выплеснул на палубу масло из лампы, и повсюду побежали языки пламени, моментально взбираясь на просмоленные канаты. Огонь разбегался неимоверно быстро, и Брут подумал — не слишком ли он поспешил?
С галер послышались яростные крики. Через секунду корабль Брута протаранили, и его сильно тряхнуло. При мысли о том, во что превратилось днище, Брут радостно засмеялся. Портовый дозор сделал за них всю работу.
Корабль дал крен, и Брут приказал солдатам поднять сделанные ими мостки и перебросить на борт галеры. Мостки держались плохо, двигались от качки и в любую минуту могли упасть. На галере подняли весла, чтобы дать задний ход. Не думая об опасности, легионеры ринулись на палубу вражеского судна навстречу перепуганным матросам.
Началась резня. Как и надеялся Брут, на галерах находилось лишь по несколько дюжин матросов да прикованные к веслам рабы, которые не могли сражаться. Через минуту темная палуба окрасилась кровью, а все легионеры оказались на галере, позволив ненужным теперь мосткам упасть в море.
Позади них бесновалось пламя; на тонущем судне был настоящий ад. Корабль стал опускаться, и Брут вдруг испугался, что судно ляжет глубоко и корабли египтян смогут над ним пройти. С замирающим сердцем он ждал конца, и, к его облегчению, треть корабля так и осталась торчать над водой. Клеопатра сказала правду. Гавань не чистили и не углубляли добрую сотню лет, и даже плоскодонным судам, чтобы выйти в море, приходилось ждать полного прилива.
Брут, сияя от радости, вернулся к своим делам. После того что случилось с первой галерой, остальные подходить не спешили. Пламя охватило все корабли римлян, и Брут не стал медлить. Он приказал гребцам поскорее взяться за весла и, не переставая усмехаться, смотрел, как галера разворачивается против ветра. Римлянам не придется добираться до берега вплавь.
Легкий ветер усилился, неся с горящих кораблей искры пламени. Когда Брут взял на свой корабль последнего легионера, стало жарко, словно в печи. Дожидаясь, пока их подберут, многие солдаты получили ожоги. Густая сажа и угольки с шипением падали на воду, оседали на снастях. Брут смеялся, видя, как горят корабли. А легионеры усердно черпали морскую воду и поливали снасти на своей галере.
Ветер доносил искры до самого берега, и они падали на сухие крыши домов, вспыхивали и превращались в языки пламени.