Богиня Грецкая

Плотицын Виктор

В купе, где сидели шахматисты, просунулись озабоченные головы работников избиркома:

– Будете голосовать, товарищи?

– Да, да, конечно… – задумчиво согласилась Лиза Александровна.

Она не отрывала взгляд от позиции на доске. На ощупь достала из сумочки паспорт и кое-как нацарапала свои данные в открепительном талоне. Получив бюллетень, аккуратно сложила его вчетверо.

После чего торопливо засунула паспорт в избирательную урну, а сложенный бюллетень – в сумочку.

Члены избиркома извлечь документ категорически отказались. По закону они должны были доставить

запечатанную урну в свое центральное учреждение и там вскрыть на глазах наблюдателей и не раньше, чем в двадцать часов по местному времени.

Лизе Александровне пришлось прервать поездку и возвратиться домой. Да еще целую неделю переживать – вернут ей паспорт, или он так и затеряется на российских бюрократических просторах.

В итоге все завершилось благополучно. Хотя остававшийся дома муж долго крутил пальцем у виска и ронял обидные слова в адрес великой древней игры.

Кстати, Лиза Александровна почти не переживает из-за шахматных побед или поражений. Ее завораживает сам процесс движения фигур и расчета вариантов.

Мы относимся к результату гораздо эмоциональнее. Вадик Семенов после каждой партии подпрыгивает на месте и кричит о гениальности замысла. Или, наоборот, о случайно утерянной концентрации. Он проигрывает чаще других, потому что слишком торопится.

А в блице, как ни странно, лучше не спешить. Движения руки должны быть плавными и ритмичными, как у пловца. Здесь надо не быстро бить по часам, а быстро думать.

Если бы я занимался физиологией, то обязательно написал статью о пластике спортсменов. И в том числе шахматистов. Мне кажется, что наблюдать за ней не менее интересно, чем за тактическими уловками или молодецкой затяжной борьбой.

Ну а Семенов попал бы в такую статью как образец стопроцентной физиологической бездарности.

Наши посиделки заканчиваются всегда одинаково.

У кого-то из присутствующих требовательно звонит мобильник. Это сердобольные коллеги с придыханием сообщают, что начальство вибрирует, бьет копытами и жаждет нашей материализации за письменными столами. И что не грех наконец-то появиться в отделе. Потому что только упорный труд дает шанс со временем стать начальником и уже самому вибрировать и бить копытами.

Мы со вздохами покидаем гостеприимный склад и расходимся по кабинетам.

Это звучит непривычно, но я люблю работать. Мне нравится перебирать карточки с цитатами. Раскладывать их и выискивать оттенки значения того или другого слова.

В студенческие годы меня дразнили стихами:

Ты Евгений, я Евгений,

Ты не гений, я не гений,

Ты говно и я говно,

Я недавно – ты давно.

Строки приписывались поэту Евтушенко. Якобы он их посвятил своему более возрастному коллеге Долматовскому.

В книгах поэта я таких стихов не встречал. Но все равно думаю, что они верны только наполовину. То есть в той части, где поэт Евтушенко говорит о себе. А к остальным Евгениям относятся с гораздо меньшим основанием.

Правда, я действительно не гений. Но на уровень человека способного и даже талантливого вполне претендую.

Мою статью о спортивной терминологии перепечатали в нескольких зарубежных изданиях. Коллеги из нашей и других групп

часто обращаются ко мне за помощью. Сделанные мною куски словаря Копылова ставит в пример другим сотрудникам. И даже намекает, кто именно станет руководителем группы, когда она, истомившись, уйдет на давно заслуженный отдых.

Она уверена, что к тому нескорому времени я все-таки разделаюсь с диссертацией. И скоплю за плечами тонны ценного научного багажа.

Хотя как раз руководить мне совершенно не хочется. Я мучительно стесняюсь командовать. И вообще предпочитаю отвечать только за себя.

Наша группа делает словарь неологизмов. То есть слов и выражений, которые только-только появились в русском языке. Мы разыскиваем их в газетных текстах и пытаемся максимально четко определить значение и грамматические особенности. Это как бы передний край всей лингвистики. Большое нужное дело, которым мне нравится заниматься.

Тем более что цитаты с новыми словами бывают просто убойными. Их можно бесконечно зачитывать вслух, лишний раз радуя себя и товарищей.

– Вот послушайте! – кричит Наташа Корнилова. – Газета «Городская панорама», из читательского письма: «А что делать, если некоторые наши слова напоминают англоязычному человеку их знаменитые «фак» или «шит»? Больше всего в жизни я хихикал и смущался одновременно, когда рассказывал пожилой американской паре, как им найти магазин «Шитье», который находится на улице Фокина напротив кинотеатра «Факел».

Мы одобрительно хрюкаем и соглашаемся, что из-за каких-то иностранцев негоже давать в обиду названия родных улиц и кинотеатров.

Потом я делаю большие круглые глаза и негромко интересуюсь:

– Наташа, а что за неологизм ты там углядела?

– Да вот же! – Наталья тычет пальцем в карточку. – Фак!

– Этому слову уже черте сколько лет. Его еще Адам Еве говорил. В американском варианте Библии…

Наташа огорченно откладывает карточку с цитатой в сторону. Но уже через минуту снова подает голос:

– А как вам такое? Раздел «Вопросы и ответы ветеринарной службы». Вопрос: «Мой хомячок странно на меня смотрит. Я девушка, а он уже по человеческим стандартам вполне зрелый мужчина. Мне кажется, он меня так своеобразно домогается. Что мне делать, если он на меня набросится? Мой парень веб-программист, он не верит в переселение душ. Он его не поймет».

Наташа тревожно поворачивает голову в мою сторону:

– Тут слово «веб-программист», оно ведь новое, правда?

Корнилова работает в нашей группе совсем недавно. Для нее новыми кажутся все слова, не попавшие в букварь и народную сказку «Три медведя».

Я благосклонно отзываюсь:

– У нас оно уже проходило. Но лишняя цитата не помешает.

Неологизмы чаще всего встречаются именно в газетах. Поэтому ежедневное чтение прессы – тоже часть нашей работы.

Каждую цитату нужно аккуратно вырезать и наклеить на карточку, указав название и дату источника. После обработки эти бумажные прямоугольники поступят в картотеку. Там их отсканируют, запишут на диски и будут хранить бесконечное количество лет. Чтоб любознательные потомки тоже могли оценить особенности лексики начала двадцать первого века.