Богиня легенды
Шрифт:
— Только бы найти нужную женщину, — пробормотала богиня, входя во дворец и нетерпеливо отмахиваясь от горничных-наяд, готовых выполнить любое желание повелительницы, — Но разве не так всегда и происходит в мире? Правильная женщина частенько бывает единственной причиной, способной изменить повеления этих упрямых богинь судьбы…
Глава первая
Изабель решила, что утро замечательное. Возможно, оно было бы еще лучше, если бы она чувствовала себя насмерть измотанной после ошеломительного секса, но такого ей не выпало. Не сегодня. А может, и не завтра. А может быть, не в этом десятилетии. И тем не менее
Она установила любимую фотокамеру на штатив, выпрямилась и глубоко вдохнула сладкий воздух Оклахомы. Она не смотрела в видоискатель, как это делает большинство фотографов. Конечно, она в него заглянет в свое время, но Изабель куда больше доверяла собственным глазам, чем линзам, будь они наивысшего качества или вообще самые-самые. Она изучала ландшафт, одновременно прихлебывая из термоса кофе по-венски.
Изабель мельком глянула на свое отражение в блестящем серебристом боку термоса. Конечно, оно было искаженным, но все равно понятно, что она улыбается. И что ее губы большие, словно клоунские, — это непременно отмечали все ее любовники. Но мужчинам они, похоже, нравились.
— «Рано рожденной Зари, выходящей из струй Океана, ты уж, наверно, теперь не проспишь и поры не упустишь…» — пробормотала Изабель, удивив сама себя цитатой из Гомера. — Впрочем, вполне подходяще.
Изабель с наслаждением вздохнула. Свет здесь невероятно изысканный! И вообще травянистые прерии Оклахомы идеально подходят для начала новой фотоколлекции «Сердце Америки».
Стояла ранняя весна, однако трава на склоне горного хребта выросла уже по колено и колыхалась на утреннем ветру, как океан. В воздухе разливалось множество ароматов — пахло приближавшимся дождем, травой, озером, донеслась на мгновение острая вонь скунса… Запахи природы. Какое наслаждение!
Небо окрасилось в пастельные тона, высоко в стратосфере набухали груды кучевых облаков — безмолвное подтверждение прогноза погоды на сегодня, обещавшего грозу в середине дня. Изабель не думала о близящейся буре — она намеревалась уехать отсюда до того, как упадут первые капли дождя. Но она и не боялась непогоды. Ей было все равно. Перед ней расстилался пейзаж, который идеально послужит для снимка, открывающего новую серию. На склоне паслись бизоны. Изабель горящими глазами всматривалась в них, выбирая границы рамки кадра, мысленно создавая произведение искусства. Огромные животные в меняющемся рассветном освещении выглядели чем-то вневременным, они стояли так, что в кадр не попадали ни телеграфные столбы, ни современные дома или хотя бы дороги. Просто животные, земля и потрясающее небо.
Изабель глотнула кофе, сняла колпачок с объектива и сделала первый снимок. Она спокойно работала, от счастья по коже пробегали мурашки.
— А ты-то думала, что потеряла это, — негромко попала она себе.
Голос заполнил пустое пространство вокруг.
— Нет, не потеряла, — пробормотала она через секунду-другую, направляя телеобъектив на могучего быка, вырисовывавшегося на фоне розоватого неба. — Разве что только внутренний покой…
И ведь надо же было кому-то в «Ю-эс-эй тудэй» придумать для заказанной ей серии фотографий название «Безмятежность»! Сказать, что Изабель теперь сбита с толку, — ничего не сказать.
— Ну, спасибо тебе, Афганистан…
Конечно, ей надо было предвидеть, что командировка будет нелегкой. Но она была такой самоуверенной! Черт побери, она ведь уже двадцать лет была фотокорреспондентом — преуспевающим, отмеченным многими премиями. Не какой-нибудь наивной, романтичной девицей. Она была бесстрашной женщиной сорока двух лет… что ее и сгубило. Излишняя
Разумеется, она и прежде бывала в горячих точках — Босния, Фолклендские острова и Южная Африка представали перед ее объективом. Но в Афганистане все было как-то по-другому. «Я сама стала там другой. Я почему-то утратила четкий взгляд на вещи, и меня заполнили тьма и хаос», — призналась себе Изабель. Она повернула штатив и поймала в кадр молодого теленка, резво скачущего вокруг пасущейся матери.
Все началось с того солдата, Куртиса Джонсона. У него были добрые карие глаза и юное лицо, скорее умное и привлекательное, чем красивое. Ему вряд ли было больше двадцати пяти лет, и он отчаянно флиртовал с Изабель, провожая ее к джипу. Она ехала вместе с колонной машин, на которых доставлялись припасы в маленькую деревушку, расположенную всего в нескольких милях от авиабазы США, по никудышной, покрытой выбоинами дороге.
Вообще-то Куртис ей понравился, Изабель даже задумалась, не нарушить ли собственное правило, запрещающее развлекаться во время командировок. Она прикинула разницу в возрасте, но решила, что если, черт побери, молодого Куртиса не волнует то, что она лет эдак на двадцать старше его, то почему ее это должно беспокоить?
И именно в это время у обочины дороги сдетонировала мина. Изабель мгновенно перевела камеру на автоматическую съемку — и в клубах дыма, среди языков пламени, во тьме и ужасе она добыла несколько самых сильных кадров за всю карьеру… кадров, на которых среди прочего оказался и Куртис Джонсон. Ему оторвало правую ногу и руку. Изабель фотографировала его не специально. Она вообще не сразу заметила, что он там, почти в эпицентре взрыва. Она просто делала то, к чему ее подталкивал инстинкт репортера: фиксировала правду. А потом эта правда ударила ей в лицо, и Изабель чуть не разлетелась на части.
Глаза Куртиса были все такими же добрыми, хотя их и затуманил болевой шок. Но прежде чем потерять сознание, он тревожился о других, о ней — пытался сказать, что надо убежать подальше, спрятаться… Он истек кровью на потрескавшейся земле пустыни и умер на руках у Изабель. И тут же вокруг колонны разразился ад. Изабель только и помнила, что пыталась сохранить фотоаппарат. Ей необходимы были снимки живого Куртиса. Ради его семьи. Ради самой себя.
Изабель содрогнулась всем телом и заметила наконец, что стоит рядом со штативом, ничего не снимая. Она подняла руку к пылающей щеке. Щека была влажной.
— Сосредоточься на том, что делаешь! — приказала себе Изабель, — Это твой шанс восстановить свой стержень… вернуться к нормальному состоянию.
И справиться с горем.
Изабель поступила так, как учил ее отец: вытерла слезы, отбросила воспоминания и принялась за работу.
Она снова прильнула к видоискателю, и по ее губам скользнула саркастическая улыбка. Все ее друзья сошлись бы на том, что нормальное состояние Изабель Кантелли — это совсем не то же самое, что считают нормой большинство людей. Изабель почти услышала, как подруги ей выговаривают. Мередит пожала бы плечами и сказала бы, что странности Изабель ей только на пользу — в них причина ее успешности. Робин покачала бы головой и заявила бы, что Изабель нужно обзавестись постоянным мужчиной, а не менять без конца симпатичных любовников. Ким вывернула бы душу Изабель наизнанку, а в итоге согласилась бы с Робин, что некоторая доля постоянства в жизни помогла бы Изабель стать чуть более приземленной… а Тереза заявила бы: Изабель вправе делать то, что приносит ей радость и удовольствие.