Богиня маленьких побед
Шрифт:
– Не извиняйтесь, Энн. Роже вас не ждал. Последние несколько лет своей жизни он проводит в поисках чемодана. Но, если даже найдет его перед тем, как отправиться в большое путешествие, тот ему все равно не понадобится.
– Бедняга.
– А я? Торчу здесь среди болтунов, у которых память как у красной рыбы. Такого конца даже врагу не пожелаешь.
– По-вашему, умирать нужно в молодости?
– Единственный способ не страдать – это уйти раньше тех, кого любишь.
– Но по отношению к тем, кто остается, Адель, это очень жестоко.
– Говорить всякие ужасы – последняя роскошь, которую я могу себе позволить.
– Или цинизмом.
– Когда у меня впервые случился сосудистый криз, я сказала себе: «Ну вот, все кончено, в конце концов, все оказалось не так уж страшно». Но при этом подумала о Курте, спросила себя, что с ним будет без меня, и вернулась. Сходя с ума от боли. И тут же об этом пожалела.
– Когда вас одолевают мрачные мысли, смотрите на зелень, она их прогонит.
– Вы скармливаете мне дешевую, грошовую поэзию. Осторожно! Поворачивайте! С левого фланга нас атакует розовый свитер!
К нам бросилась миниатюрная Глэдис:
– Как поживаете, мадемуазель Рот? А наша маленькая Адель?
Мадам Гёдель, казалось, стала вдвое тяжелее своего веса и прибавила к возрасту лет пять-шесть. Затем воздела глаза к небу:
– Machen Sie bitte kurz! [18]
– Что она сказала?
– Что хочет в туалет.
18
Быстрее, сжальтесь надо мной!
И они с головокружительной скоростью рванули к лифту. Двери открылись, взмахнув белыми халатами, обдав их запахом табачного дыма и дезинфицирующих средств. Молодая женщина на несколько мгновений замешкалась с выбором нужного этажа – цифры на кнопках были стерты. Адель нажала на нужную ногтем большого пальца.
– Энн, создания типа Глэдис – не кто иные, как вампиры. Вы не сможете выжить в этом мире, если не научитесь вести себя грубо с чудовищами.
– Рядом с вами я пройду хорошую школу.
Они обогнули лужайку, не обращая внимания на редких обитателей пансиона и не менее редких посетителей, после чего спрятались за почтенного возраста явором. Энн вытащила из своей бездонной сумки термос, пакет коричного печенья и фляжку.
– Аллилуйя! В вас пропадает Мэри Поппинс. А такой ранний аперитив согласуется с вашими принципами?
– В Вене сейчас глубокая ночь.
Энн налила две чашки чая, щедро сдобрив его бурбоном. Адель помешала напиток, ворча, что алкоголя в нем явно мало. Они чокнулись пластмассовыми чашками.
– Смотрите мне в глаза, девушка, иначе мы хоть сто раз чокнемся, это ничего не даст. За Вену! В один прекрасный день вы привезете этому городу от меня привет.
В воздухе, цепляясь за пыль, вихрем кружил золотистый свет. Энн на миг ощутила, что впервые в жизни оказалась в нужное время в нужном месте. Адель с жадностью проглотила напиток.
– В такой же вот тюрьме прошла добрая половина моей жизни. По обе стороны – и на сцене, и за кулисами. Когда мне доводилось выступать в роли посетительницы, я ходила в кино, чтобы немного отвлечься. – Она протянула свой «кубок» за новой порцией. Энн повиновалась, на этот раз плеснув больше бурбона и меньше чая. – А что вы делаете по возвращении домой,
Молодая женщина уставилась на янтарное дно чашки и решила ответить искренне:
– Ванна, стакан белого вина и книга.
– Одновременно?
– Человек обязан уживаться с опасностью.
– А вот я никогда не умела читать. Мне всегда было трудно сосредоточиться. Всегда была неусидчивой и по три раза перечитывала одну и ту же фразу. Что касается Курта, то он находил в книгах упокоение. Они были еще одним разделявшим нас барьером.
Она поставила чашку на колени, и та застыла в состоянии шаткого равновесия. Затем изобразила пальцами очки и заговорила резким, пронзительным голосом.
– Я бесконечно далеко отсюда и настаивать бесполезно! Я дошла до того, что стала бояться тишины и стремилась укрыться в возбужденной толпе. В конечном счете я всегда оказывалась в кино. Вы даже представить себе не можете, как мне его не хватает!
Энн заговорила, но уже в следующее мгновение пожалела о своих словах:
– А если я попрошу разрешения свозить вас на какой-нибудь сеанс?
– Я тут же включу вас в свое завещание! Моя большая, жалкая задница слишком давно прилепилась к земной реальности.
Молодая женщина уже задумалась о многочисленных затруднениях, которые не преминут последовать за ее предложением. После чего налила в неприятно теплый чай еще пару глотков бурбона.
– Эти бумаги у меня, Энн. Но не думайте, что я говорю вам об этом только потому, что вы решили сводить меня в кино. Я девочка непростая!
– Я тоже, Адель. Я тоже.
Пожилая дама прищелкнула языком:
– Что хорошего сегодня на экране?
– «Манхэттен», черно-белый фильм нью-йоркского режиссера Вуди Аллена.
– Мне это имя знакомо. Как по мне, слишком заумный. У меня такое ощущение, что в черно-белом фильме прошла вся моя жизнь. К тому же почти что немом! Дайте мне «Техниколор», черт возьми! Я хочу музыку! Почему в Голливуде не снимают музыкальных комедий?
– По правде говоря, я недолюбливаю этот жанр.
– Слишком для вас приземленный? Ее Величество конечно же предпочитает французский кинематограф.
– По какому праву вы беретесь меня судить?
– Бедная малышка. Меня судили всю жизнь. Считали ни на что не годной пустой дурой. Говорили одни только гадости. Я плакала, пинала ногами все запертые двери, но так и осталась «австриячкой». Принстон был не мой мир. А потом, в один прекрасный день, я сказала: «Scheisse [19] ». И поселила в саду розового фламинго. Представляете, какие по этому поводу пошли разговоры? У Курта Гёделя розовый фламинго. Узнав об этом, его мать чуть не проглотила свое жемчужное ожерелье, доставив мне несравненное удовольствие. Мне нравятся музыкальные комедии. Песенки о любви, милые цвета. А вот читать не люблю. И плевать мне на вас, как говорят эти долбаные французы! Если вам нравится смотреть мрачные фильмы и выпивать по стаканчику еще до захода солнца, дело ваше, Энн. В этой жизни значение имеет только радость. Радость!
19
Дерьмо.