Богиня маленьких побед
Шрифт:
– Вы для него настоящая опора, фройляйн. Мне об этом сказал Курт, а он не из тех, кто любит изливать душу.
Оскар Моргенстерн взял меня за руки и тепло их сжал, прикоснувшись ко мне в первый и последний раз в жизни.
– Вы знаете, что он вернулся к работе? У меня с собой несколько опубликованных недавно статей; некоторые из них могли бы его заинтересовать, в особенности те, что написаны молодым английским математиком Аланом Тьюрингом [32] .
Мое смущение было истолковано им неправильно.
32
Алан
– Я не хотел злоупотреблять вашими близкими отношениями.
– Нам запретили приносить ему какие бы то ни было документы. Какая-то добрая душа доставила ему письмо от некоего немца, в итоге Курт в течение нескольких дней опять ничего не ел. Он вбил себе в голову, что научное сообщество решило дезавуировать все его работы, и теперь видит повсюду заговор, преследующий цель навечно заточить его в стенах психиатрической лечебницы.
– Некий Генцен пытался очернить Курта, но все же не стал подвергать сомнению его теоремы. Они все по-прежнему тянутся к Гилберту, будто к груди собственной матери. Исследования Тьюринга должны его заинтересовать.
– Все, что он читает, строго ограничивается и дозируется. На сегодняшний день врачи рекомендуют не давать ему ни книг, ни бумаги, ни ручки.
– Вот идиоты! Не давать Гёделю работать – то же самое, что перекрыть ему кислород.
Исходя из собственного опыта, я вполне могла с ним согласиться: работа для Курта была, с одной стороны, якорем, с другой – спасательным кругом. Я обернулась посмотреть не возвратился ли Рудольф. Моргенстерн внушал мне доверие; Курт нуждался в преданных друзьях.
– Мы заключили небольшую сделку. Я тайком приношу ему материалы, если он набирает вес, и забираю эти столь дорогие его сердцу игрушки, если вновь перестает за собой следить. Подобный подход может показаться варварством, но по-другому нельзя. Он больше не выдерживал принудительного питания и совершенно одурел от медикаментов. Теперь нужно создать впечатление, что он полностью владеет собой, он этого заслуживает.
– А Рудольф в курсе?
– Он закрывает на это глаза. Успехи, которые делает брат, приносят ему успокоение.
– Он, стало быть, работает? Ну, наконец-то, хоть одна хорошая новость! А он не говорил над чем?
Не похоже, чтобы за его вопросом скрывалось высокомерие, ведь от роли цыпочки я возвысилась до ипостаси сиделки. Эти несколько дополнительных очков не могли мне не понравиться, хотя я заслуживала и более официального титула. Тем не менее меня охватила нерешительность. До какой степени на него можно положиться? Курт все уши мне прожужжал, рассказывая о зависти со стороны собратьев.
– Я слышала, как он говорил о какой-то первой проблеме.
– О программе Гилберта? О континуум-гипотезе Кантора? Он все еще пытается ее доказать?
– Этого я вам сказать не могу.
– Ну конечно. Первая проблема Гилберта. Курт поделился своими амбициями во время одной из лекций в Принстоне. Сам выбор направления его научного поиска представляется мне… Ой, простите, я слишком увлекся. Вот и Рудольф, пойду попрощаюсь с Куртом и передам вам эстафету.
Я схватила
– Господин Моргенстерн! Что представляет собой эта программа Гилберта, и чего я должна опасаться?
– Это слишком сложно.
– Я знаю Курта давно, но до сих пор мало что понимаю из его слов.
– Программа Гилберта представляет собой что-то вроде списка заданий, которые должны выполнить математики XX века. Перечень вопросов, нуждающихся в решении для обобщения целого ряда направлений математики. На один из них Курт ответил своей теоремой о неполноте.
– Что же в этом страшного?
– Из заявленных двадцати трех проблем открытыми остаются по меньшей мере семнадцать. Курт как раз доказал, что некоторые решения нам недоступны. Но вот какие конкретно…
– Пытаясь это выяснить, можно впустую потратить всю жизнь?
– Если во всем мире и есть человек, способный ответить на этот вопрос, стоящий в программе первым, то это он!
– А другие?
– Для этого им и десяти жизней не хватило бы. Я вообще сомневаюсь, что это когда-либо произойдет.
– И эта мысль ему не дает покоя?
– Да нет, что вы! В путешествии наш друг любит не столько пункт назначения, сколько сам процесс. Вы сделали правильный выбор, фройляйн Поркерт.
Он уступил место Рудольфу, который рухнул в негостеприимное кресло, рискуя сломать себе спину.
– Сиделка, похоже, с трудом сдерживается, чтобы его не задушить.
– Не переживайте, у него в жизни еще будут ясные дни.
Брат Курта погрузился в чтение газеты, разволновался, тихо про себя выругался и потряс номером от 23 июня.
– Вы только послушайте, что этот гнусный «Доктор Австриакус» написал в издании «Ярче будущее» [33] . Ему даже не хватает смелости подписывать все это дерьмо собственным именем.
Он тихо пересказал статью. Я склонилась над ним, пытаясь уловить ее суть.
33
Христианская проправительственная газета.
– «Еврей – прирожденный противник метафизики, в философии он любит логицизм, математичность, формальный подход и позитивизм, то есть те качества, которыми в избытке обладал Шлик [34] . Будем надеяться, что жуткое убийство этого человека, совершенное в Венском университете, поможет быстрее найти удовлетворительное решение еврейского вопроса».
Рудольф швырнул газету в корзину.
– Мерзость! Курт этого не вынесет.
Новость о том, что Морица Шлика на ступенях университетской лестницы убил студент-антисемит, я переварила с трудом. Шлик, философ, основатель и член Кружка позитивистов, для Курта был не просто учителем, а другом и почти даже родственником. Как он справится с этой новой потерей, которая постигла его вскоре после смерти Хана?
34
Мориц Шлик (1882–1936) – немецко-австрийский философ, один из лидеров логического позитивизма. – Примеч. пер.