Богоборец. Дорога Силы
Шрифт:
— Погоди, ознакомлюсь с бумагами сначала… еще разок.
Сосредоточившись, я уставился на красивые ровные строчки, выведенные каллиграфическим почерком с завитушками. Так… Ани Улимар. Тридцать шесть лет, детей нет, мужа нет, обычный человек. Официально не работает, ранее не привлекалась… или не попадалась. Украла кошелек у торговца на рынке, но попалась на горячем и схвачена самим торговцем — благо, Заклинателю даже напрягаться особо не пришлось, чтобы догнать обычную женщину. В кошельке была дюжина золотых — и подсознание подсказывало, что эта сумма довольно весомая.
Пробежавшись глазами по письменным свидетельствам
Предварительный вердикт: отсечение руки.
Я невольно моргнул. Не слишком ли сурово? Кажется, придется поговорить с подсудимой. Но сначала… Отложив бумаги, я бросил взгляд на помощника, и, сделав вид, что задумался о чем-то, рассеянно порылся на столе в поисках подобных предварительных вердиктов — надо узнать, какие вообще наказания тут в ходу. Хм… Каторга за городом, бесплатные работы в его пределах… казнь, штрафы, штрафы, штрафы… Денежных взысканий было больше всего — на каждом втором листе были именно они. Упоминания тюрьмы не было вообще — судя по всему, содержать и кормить преступников просто так тут никто не собирался. Из необычных наказаний было разве что «выжигание даньтяней» на одном из листов.
— Ладно, давайте сюда подсудимую, — вздохнул я, так и не придумав ничего толкового.
Стражник молча распахнул дверь и внутрь вошла, сгорбившись, женщина средних лет в застиранной мешковатой одежде. Серое, ничем не примечательное лицо с набрякшими мешками под глазами, редкие волосы, стянутые в жиденькую косицу. Встав посередине зала, она неловко поклонилась мне и замерла, уставившись в пол.
— Кхм… — с чего начать-то… — Подсудимая, ты признаёшь свою вину?
— Да, господин — тихо прошелестела Ани, не поднимая глаз.
— С какой целью ты совершила преступление?
— Мне нечего было есть, господин. Я голодала три дня и… — её голос задрожал и она внезапно разрыдалась.
Врёт. Я не знаю, как, но я чувствовал это в её голосе, словно от её слов… смердело. Это была четкая уверенность, мгновенно возникшая в мыслях, несмотря на то, что говорила и вела себя она максимально достоверно. Я бы точно поверил, если бы не это иррациональное шестое чувство.
— Тихо. Это не оправдание, но я понимаю, — я смягчил голос, сделав вид, что ей удалось меня обмануть. — Ты своровала первый раз?
— Да, господин, — закивала Ани, всхлипывая. — Я больше… никогда…
Врёт. Снова. Да что ж такое… я едва сдержался, чтобы не скривиться от неприятного ощущения в голове, вызываемого каждым новым лживым словом, вылетающим из её рта.
— Ты действовала одна? Может быть, кто-то помогал тебе, научив воровать? Или подсказал, какого именно торговца стоит ограбить?
— Нет, господин, никто меня не учил… я сама… шла по рынку, увидела, что торговец отвлекся…
Кажется, мягкими расспросами я от нее ничего не добьюсь. Устав мысленно морщиться от её вранья, я резко прервал невнятные оправдания. Ударил кулаком по столу и рявкнул:
— Молчать! — и продолжил ледяным тоном в повисшей тишине. — Ты, верно, держишь меня за идиота. Но идиотка тут только ты, ведь каждой новой ложью ты лишь закапываешь себя всё глубже и глубже. Твоя единственная возможность избежать отсечения руки — прямо сейчас начать говорить кристально чистую правду. Сдать сообщников
— Но… у меня нет никаких сообщников! — вскрикнула женщина. — Я не воровала раньше, честное слово!
— Ясно, — вздохнув, я махнул рукой помощнику. — Отсечь руку. Правую. И уведите эту дрянь с глаз долой.
Юнец кивнул, начав скрипеть пером по бумаге, а стражник, ухватив рыдающую женщину за локоть, потащил её к двери. Побледневшая воровка посмотрела на моё лицо, выдернула руку из хватки охранника и рухнула на колени.
— Стойте! Стойте! Я скажу! — Ани, поняв, что я был абсолютно серьезен, сломалась.
Ну наконец-то. Едва сдержав облегчение на лице, я высокомерно кивнул.
Спустя полчаса отряды стражи побежали сразу по нескольким адресам — схватить банду, в которой она состояла, парочку скупщиков краденого, с ними работавших, добрый десяток информаторов, поставлявших им сведения о возможных целях… Последних скорее за компанию, максимум, что тем можно было впаять — небольшой штраф, но если уж начал дело — то делай его до конца.
Самой воровке я, поморщившись, впаял три года общественных работ: раз обещал уменьшить наказание, если сдаст товарищей — значит, слово надо держать. Такое легкое решение чужих судеб оставило во рту легкий привкус горечи, но я легонько мотнул головой, выбрасывая непрошеные сожаления из головы. Она легко отделалась, так что расстраиваться по этому поводу мне точно не стоит.
— Сколько еще сегодня по плану?
Помощник посмотрел на меня с легким удивлением, после чего, замявшись, кивнул на кучу бумаг на столе:
— Ну… все, что здесь, ваша светлость. Первый десяток уже в приемной, остальные пока сидят в холодной.
Я едва удержался от горестного вздоха. Оценил фронт работ, прижал пальцем начавшую дергаться бровь и кивнул:
— Давай следующего.
— Наказание — выплата штрафа. Пять золотых и дюжина серебряных монет. Срок выплаты — неделя. Если выплата не будет произведена в срок — твоё имущество, в первую очередь дом и лавка, конфискуется в пользу казны и уйдет с молотка.
Бледный, как мел, пекарь, решивший поправить своё бедственное положение, приторговывая из-под полы запретным дурманом, поклонился и, пошатываясь, вышел из зала. Учитывая его проблемы с деньгами, для выплаты штрафа ему, так или иначе, придется продавать дом и брать какую-нибудь халупу подешевле. Но, по крайней мере, он сохранит свою лавку.
Я откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. Всё. Это последний. К счастью. Потому что я был выжат до донышка — и морально, и интеллектуально. Десятки преступников, от мелких хулиганов до матерых убийц, закованных в артефактные кандалы. Мужчины и женщины, подростки и старики, отрицающие свою вину, врущие, рыдающие, нагло плюющие на пол и обкладывающие меня трехэтажным матом… И с каждым я упорно старался поговорить — узнать, что толкнуло человека на преступление, дать ему шанс на смягчение приговора, да и просто узнать, действительно ли он виновен. Свидетельства очевидцев — дело хорошее, но своему интуитивному ощущению вранья я доверял куда больше. И в паре случаев моя дотошность действительно оказалась к месту — например, когда мать взяла на себя вину дочери, подчистив все следы, ведущие к ней и самостоятельно явившись с повинной.