Богоматерь лесов
Шрифт:
— Меня зовет Матерь Божия. Она ждет меня. Умоляю, позвольте нам пройти.
Ричард Дивайн с шумом подул на свои ладони, издав резкий, свистящий звук.
— Простите, что вы сказали?
— Пречистая Матерь благословила вас и избрала ваш лес, чтобы явиться людям. Она взывает к вам.
— Кто вы такая, чтобы с ней беседовать?
— Никто. Обыкновенная девушка.
— Почему вы считаете, что я пойду вам навстречу?
— Я умоляю вас именем Пречистой Матери, нашей радости, нашей жизни и нашей надежды.
Энн сделала шаг вперед и положила свою маленькую ладошку на правую руку Дивайна.
— Она подобна свету в лесу, — сказала Энн. — Как луч надежды в темном, дремучем лесу. Пресвятая Дева, Матерь
Ричард Дивайн двумя пальцами убрал ее руку с таким видом, точно это была маленькая ящерица.
— Перестаньте. Я уважаю вашу… искренность. И ваш религиозный пыл. Но, на мой взгляд, это просто психическое отклонение. Не хочется вас обижать, но, может быть, вам стоит показаться психиатру? Полагаю, он сумел бы вам помочь.
— Вы говорите оскорбительные вещи, — сказала Кэролин. — Вы должны немедленно извиниться перед Энн.
Шериф Нельсон бросил на нее уже знакомый ей взгляд: «Помолчи!» Этот взгляд был исполнен такого отвращения, что, несмотря на сложность ситуации, которая требовала безраздельного внимания, Кэролин невольно принялась размышлять о своей женской привлекательности, пытаясь понять, как повел бы себя шериф, если бы она была хороша собой. В этом отношении у Энн было неоспоримое преимущество — ее незаслуженная красота. Безупречная кожа, изящные, точеные ноги, маленькая, упругая грудь. Все это досталось ей по наследству, без каких-либо усилий с ее стороны. Кэролин всегда мечтала быть красивой, понимая, что подобное желание является унизительным, мелочным, жалким, неуместным и бесконечно постыдным. «Я уродина, — подумала она, — и это мне очень мешает. Ну, не совсем уродина. Но не хорошенькая. Жизнь — несправедливая штука».
— Нам нужно что-то решать, — сказал шериф, — да побыстрее, потому что эти люди собираются перейти ручей.
— Так решайте, — сказал Ричард Дивайн. — Мое терпение лопнуло. Вы здесь закон.
— Мы не на Диком Западе, — покачал головой шериф, — и я не закон. Я лишь обеспечиваю его соблюдение. Вернее сказать, обеспечиваю, когда могу. Но при сложившихся обстоятельствах это не в моих силах. Если вы обратитесь с официальным заявлением, поставите соответствующие запретительные знаки, четко определите свою позицию и при этом сделаете всё заблаговременно, да, в таком случае, вероятно, мы можем заставить людей придерживаться установленных правил. Вероятно. Обещать не могу. В прошлом вы всегда позволяли людям свободно перемещаться по своей территории, в частности разрешали охотиться на оленей. Если вы предупредите людей, что ситуация изменилась, полагаю, нарушение границ может послужить основанием для ареста. Но вы должны сделать заявление. Разместить запретительные знаки. И дать людям время привыкнуть. Полагаю, мы могли бы уложиться в двадцать четыре часа. Разумеется, придется провести большую предварительную работу. Люди должны понять: тому, что было раньше, пришел конец. И почувствовать, что вы говорите серьезно. Вдоль границы ваших владений следует установить таблички «Проход воспрещен». Думаю, двадцать четыре часа — вполне разумный срок.
— За двадцать четыре часа они сровняют наш лес с землей, — возразил Ричард Олсен.
— Не знаю, — сказал шериф. — В крайнем случае, посадите новые деревья. Если дело в этом. Всегда можно посадить новые деревья.
— Деревья — это деньги, — сказала Кэролин. — На самом деле их волнует только одно — деньги. Деревья здесь ни при чем…
— Помолчите! — оборвал ее шериф.
У Дивайна действительно оказался при себе сотовый телефон, который был еще меньше, чем ожидала Кэролин. Ричард Дивайн отошел в сторону ярдов на двадцать и принялся один за другим набирать разные номера. Разговаривая, он расхаживал взад-вперед по берегу ручья, бурно жестикулировал, потирал виски, прикрывал глаза и морщился. После долгих переговоров он раздраженно сунул мобильный
— Он сказал, что Компания Стинсона согласна на предложенный срок, двадцать четыре часа, и позволяет паломникам продолжить свой путь.
Кэролин, не мешкая, подняла мегафон:
— Мы готовы двигаться дальше! — объявила она. — Теперь вы можете перейти ручей по мостику, при этом я попрошу вас, во-первых, соблюдать осторожность, а во-вторых, оставить свою лепту в ведерке для пожертвований. На мосту вас ждут два помощника Энн, которые готовы принять ваш вклад в строительство новой церкви Божией Матери.
— Это будет следующим шагом, — сказала она Дивайну. — Для начала вы дадите нам двадцать четыре часа. А потом мы построим на вашей земле церковь. Вот что ждет вас впереди.
Поднявшись на мост, Кэролин величественно огляделась.
— Простите, — сказала она женщине, что оказалась рядом, — не могли бы вы остаться здесь и проследить за сбором пожертвований на будущую церковь? — После чего она обратилась к остальным паломникам: — Я попрошу освободить место для Энн. Перед встречей с Пресвятой Девой ей нужно сосредоточиться.
Вместе с Энн Кэролин царственной поступью перешла ручей. Стоящие на берегу паломники расступились, пропуская их вперед, а два охранника-добровольца приблизились к ним ровно настолько, чтобы не мешать их беседе, не предназначенной для чужих ушей. С ветвей свисали распятия, четки, бумажные розы, какой-то умелец вырезал перочинным ножом деревянный крест и повесил его на дерево, свив из полосок кедровой коры примитивное подобие веревки. Вдоль тропы, пришпиленные к бревнам, воткнутые в мох, придавленные камешками и шишками, виднелись клочки бумаги с просьбами; некоторые из записок были упакованы в прозрачные пакеты для сандвичей, другие — в конверты, третьи сложены в виде фигурок оригами, четвертые украшены орнаментом и рисунками. Двое паломников собирали все эти послания и складывали их в пластмассовые ведра. На пнях и бревнах стояли статуэтки Матери Спасительницы, Черной Мадонны, Девы Марии Лурдской, Девы Марии Фатимской, агнцев и Иисуса-младенца Пражского. Повсюду горели свечи, лежали медальоны и вставленные в рамки фотографии и репродукции: улыбающийся Папа Римский, Тереза Авильская, Иисус в терновом венце.
— Ну и ну, — изумилась Кэролин, — настоящие лесные тотемы. Надо же было додуматься притащить сюда все это барахло!
— Пресвятая Дева обещала явиться еще два раза, — сказала Энн. — Еще два дня. Нам мало двадцати четырех часов.
— Выше нос, — ободрила ее Кэролин, — не хнычь. Я же перевела вас через мост. Придет время — справимся. Будем решать проблемы по мере их возникновения.
— Они собираются поставить знаки «Проход воспрещен».
— И чего ты хочешь от меня?
— Ты должна отговорить их. Убедить их не делать этого.
Кэролин крепко обняла Энн, прижав к себе ее голову, обтянутую капюшоном.
— Знаешь что, — сказала она, — почему бы тебе не поговорить об этом с Девой Марией? Пусть она свяжется с Иисусом. Может быть, они утрясут это дело на семейном совете.
— Семейный совет?.. Ты говоришь что-то не то.
— Ну, не знаю, как это еще можно назвать. В любом случае, вообразить все это довольно трудно. Как это все представляют себе христиане? Бог Отец и Иисус — это одно и то же лицо, или они могут поболтать по душам, как отец и сын? «Давай, сынок, я покажу тебе, как ловить форель» или: «Послушай, Иисус, я не рассказывал тебе о сексе?» И какую роль играет при этом Дева Мария, которая стала теперь твоей лучшей подругой? Может быть, она попросту изменила мужу и выдумала не самое лучшее объяснение: «Видишь ли, Йоси, я забеременела от Бога, так что не волнуйся, иди, паси своих овец», — или она является частью так называемого триединого Бога, вместе с таинственным Святым Духом?