Богомол Георгий. Генезис
Шрифт:
Паровоз сверху вниз грозно смотрел на безмолвную толпу.
– Мама. Мамочка. – Прошептала дама с нелепым бантом, прячась лицом за своего круглолицего курносого спутника.
Тот тоже дрожал в возбуждении и с удовольствием, наслаждаясь словами и тем, что означали они, утешал:
– Ну, что ты! Мама угорела невзначай. Забыла?
Потрепал ее за ушко под кособокой шляпкой и с отрадой дополнил:
– Трупёрда старая. Всегда крутила вентиль не туда. И докрутилась.
Благость и радость гуляли по щекам
Давая чувствам волю, курносый с неявным состраданием воскликнул тихо, совсем не жалея угоревшую маму:
– Эх, жаль, не увидит, в гробу сотлевши, как хороши наши дела. Ах, хороши!
Солнце августа опустилось за почерневшие круглые горы тополей, обступавших высокие кирпичные стены цехов. На воротах депо, на сетке верхней перекладины, темнели, растворяясь в близкой ночи старые с потертой краснотой буквы: «Гордепо №1».
Паровоз был так огромен, что люди, вскидывая к нему головы, роняли шляпы. И соседи тут же наступали на них, пошатываясь и пятясь с запрокинутыми лицами.
Черным зверем, протиснувшись в ворота, паровоз вылез на тусклый свет закончившегося дня из недр ангара, где в специально оборудованной мастерской его сковали и склепали на радость людям, возвеличив верховную власть на века, укрепив ее мощь.
Народ млел и молчал.
По правую руку, за толстыми черными стволами и мощными ветвями деревьев стояло малиновой стеной упавшее на землю солнце. Оно не исчезало, разглядывая из укрытия тусклый блеск металлического монстра. Оглаживая его с хвоста.
В центре огромного в чешуйках синей окалины паровозного котла, на лбу его, горело еще одно солнце – рубиновое, с протуберанцами и золотым вензелем витиеватой буквы «Р» посередине. Сверху взирало выпуклое око главного прожектора. За прозрачной до голубизны толстой хрустальной линзой блестела стеклом и черной начинкой не воспламененная угольная лампа в пять тысячи свечей. Линза втягивала в себя зеркальный задник прожектора, выворачивала его наружу, увеличивая лампу, ее нити и висящие на них пластины накаливания, придавая лупатому паровозьему глазу что-то буйное и курьезное.
Курносый, вспомнив ушедшую дорогой теней тещу Аделаиду Буслаевну с ее сильными очками и непомерными сквозь них глазами, захихикал мелко. Одумавшись, тут же взял себя в руки и густо покрыл лицо налетом торжественности.
…
Наблюдатель Средней Руки мегагалактического центра «Локус» Крейцер Йозас сделал запись в Журнале Событий.
«Депо №1. Мегаполис «ZерGут». Материк типа «Евразия». Планета биосферного типа «Земля».
27 год новоюлианского календаря от первых дней правления суперканцлера Юлия.
Жители мегаполиса разделены на профессиональные цеха и категории. Идеология мегаполиса – «СС» – Смирение и Стабильность. Режим глобального контроля.
Коллапсирующие вследствие климатических, биологических и политических аномалий государства
В мегаполисе «ZерGут» 12 августа 27 года празднование Дня Чугунного Воина. Совершен технический рывок. Создан гигантский паровоз, заключивший в себе мощь десятков паровозов, воплотивший достижения и идеологию города.
На смену энергии атома пришла… – зачеркнул «пришла» и написал, – …вернулась энергия пара».
Еще раз прочел последнюю строку. Зачеркнул слово «вернулась». Написал «пришла». Повисел мягким золотым пером над отливающими свежестью лиловых чернил буквами. Зачеркнул всю строку.
Йозас мог легко вывести помарки. Но оставил их сознательно, усилив документальность записи. Лиловые строки уплыли в вечность.
…
Сумерки сгустились. Огни двух малых паровозных прожекторов разгорелись за плоскими рифлеными стеклами. Отсвет пошел по откосам, по столбам и постройкам, озаряя нарядную публику, выхватывая черно-красные стяги, рубиновые на них протуберанцы вечного добиблейского солнца.
Он ложился полосами и пятнами на торжественные бледные лица людей, отражался в их изумленных глазах. Блестели белки. Далекие искры вспыхивали в глубине зрачков.
Свет проникал в открытые рты. Во тьме ртов немые языки прятались темными лепешками за зубами жителей города.
Главные колеса паровоза поднимались до середины кабины, уходя назад до самого тендера. Они накатывали, отмахивая трехметровыми спицами, как мельничными крыльями.
Шепот восторга, сопровождал это величественное накатывание.
Курносый, победно оглядываясь по сторонам, пропел восхищенно:
– Колеооосики! Прищемят нос любому!
Его дама с бантом, бледная и растрепанная, воскликнула в самозабвении восторга:
– Нас будут все бояться и любить!
– Еще и гладить.
– Любить. Любить. Любить. – Звучало в полубреду заклинанием.
Курносый свои пожелания изъяснял куда предметнее:
– И щекотить нам пятки. Когда мы их подставим. Пууусть. Пусть щекотют.
Скосился на соблазнительную даму по соседству, которая, не замечая того, отдавшись порыву, в восхищении терлась о его полный бок своим пурпурным боком, сладострастным и упругим.
Глаза ее светились, казалось, не отраженным светом, а собственным, лазурным.
– О, паровоз! – Выдыхала она. – Аж, сердце замирает. Как будто дом!
– Как дом… – Курносый окинул ее взглядом. Остановился на груди. – Гораздо больше дома. Не паровоз, а вставший на ноги завод. Корабыль звездный… Просто – мамонт! Вы мамонтов видали? Таких больших, в шерсти?
– Нет. Я их боюсь! – Легко доверившись ему, сказала дама.
Спутница Курносого напряглась и двинула себя вперед:
– Я видала.