Богомол Георгий. Генезис
Шрифт:
– Облуд лукавый! – Почему-то сказала она. – Подкрался, как змея. Лучистый враг нечистый. Ишь, выперло всего!
И вдруг улыбнулась нежданно поощрительно.
– Я? Я лишь хотел… – Зарделся Хлыщ.
– Да это и слепому видно.
Вокруг жеманно засмеялись.
Под эти сладострастные скабрезные смешки, пышную обладательницу флажка и ярых форм решительно и незаметно для других притиснул к себе таинственный офицер так крепко, что она едва дышала. А, притиснув, повлек.
Большие глаза ее все ширились. Руки еще подскакивали,
Желтый яркий клочок шелка упал под ноги. И тут же был истоптан.
Гвардеец двинулся к туннелю, темнеющему провалом дыры на серой облицованной пиленым камнем стене.
…
Дама-лилия в шатре дрожала непроизвольной, зябкой дрожью. Ее уж видели, сведя всё дело к уколу в шею жесткими губами. К недолгой лошадиной ласке по плечам и ниже. К словам: «Не сметь бледнеть! Не сметь меня пленить!». К усмешке узких губ: «Ведь это покушение на власть…».
Но она бледнела, вопреки запрету. Она все содрогалась. Не от встречи под пологом шатра. Её она почти не помнила.
Все тот же неизвестный холод, что охватил ее еще в толпе, стекал от шеи меж лопаток и по бокам, куда-то к животу. Она непроизвольно поднимала по привычке обольщения волнующе высоко грудь при вдохе, но лицо ее потемнело, губы поджались. Глаза не мерцали более победно, а лишь затаенно чернели.
Дама время от времени выглядывала из-за занавеса шатра, оттягивая его край, чем вызывала неудовольствие охраны.
Капрал Аристоклий Галкин заволновался первым:
– Да кто там? Голова ныряет взад-вперед!
А голова опять торчала. Ей видно было, как в отдалении гвардеец уводит «барабанщицу» к туннелю. В пустоте. В полном безлюдье. И никому до этого нет дела!
Гвардеец так же сильно прижимал пленницу к себе. Шагал широко. И как-то странно. Голова при ходьбе двигалась толчками. Взад-вперед.
Дама-лилия, нырнув за полог, дрожала больше прежнего.
И видела себя в толпе. Так живо, будто всё повторялось вновь. Лица-маски. Черный офицер прижимает ее к себе. Одной рукой он вцепился в ее кисть, а другой, опустив на ягодицы, крепко сжал половинку зада, войдя снизу в его раздвоенность. Пальцы шевелятся, вжимаясь вглубь мерзко и похотливо.
Она, ощутив это, привстает на цыпочки от холодной щекотки. Порывисто вздыхает…
Ужасно!
Капрал из-за полога шатра:
– Занавес. Нельзя трогать занавес!
Дама вновь возникает из-за полога.
Красива и сейчас. Хотя померкла.
Капрал невольно отступил, смягчаясь. Красива! И окружение какое! Дыханье Юлия ложится сенью.
– Не качайте занавес. – Мягко прошептал капрал. – Это отвлекает. Нельзя его касаться!
– Там что-то происходит! – Указывая на туннель, тоже шепотом сообщила она.
Ей виден черный гвардеец, почти призрачный поворот его головы, неожиданные огоньки на стекле шлема. Точно изнутри сверкнули глаза во тьме по-звериному.
Гвардеец
Капрал, повернув голову в указанном направлении, увидел лишь ее одну. Растворяющуюся во тьме, неумело ступающую по шпалам.
Гранатовое платье на глазах чернело, таяло.
…
Капрал и два нулевыхрядовых, вызванных им в качестве подкрепления, крались вдоль стен туннеля. Осторожно переступая, сдерживая дыхание.
Почти ничего не было видно. Неопределенные, долетавшие из глубины звуки указывали направление событий.
Что-то там, в туннеле, происходило. Слышался треск рвущейся материи. Какие-то сдавленные вскрики и всхлипывания. Затем хрип и шипение. Стоны, соответствующие стонам совокупления. Чавкающие звуки, самозабвенно жрущего чревоугодника.
Капрал смущен. Шаги его ватно-беззвучны. И также ватно ослабли почему-то ноги.
– Полная готовность. Возможно, рядом террористка…
Звуки в темноте все явственней. Нарастающие стоны и звуки насилия.
Капрал едва слышно:
– Оружие наизготовку. Фонари включаем по щелчку.
Еще несколько украдчивых шагов.
Щелчок пальцев.
Вспыхнули разом три фонаря.
Голое тело женщины мертво откинулось в руках насилующего ее полуобнаженного человека, покрытого мелкой цветной татуировкой-чешуей.
От желания встать тверже или от перевозбуждения совокуплявшийся человек скреб ногами, точно когтями пол.
Защитный шлем гвардейца валялся у стены.
Униформа, стянутая с верхней части гибкого извивающегося тела, болталась ниже выпиравшего длинным шипом синюшного копчика.
Капрал застыл в недоумении. Такого быть не может! Всего того, что он видел. И потом… спецшлем! И форма особого кроя. Это же литерный спецназ!
Меж тем разъяренный офицер, как обезумевший любовник терзал вывалившуюся из разорванного в лоскуты бархатного гранатового платья, тяжело опавшую без лифа, в синяках и вспухших багровых пятнах укусов большую грудь женщины. Тиская пальцами, рывком подтягивая ее к себе, припадая оскаленным ртом к белой колышущейся плоти, он то сотрясал тело несчастной, то бил о стену. То рвал к себе.
– Офицер!.. – Капрал был потрясен, и потому горло его сжалось. Он не мог выдавить больше ни слова.
Офицер не реагировал. Лишь на мгновение обернулся, сверкнув небывалыми изумрудными глазами, и с глубоким хрустом впился зубами в шею жертвы.
Что-то, булькнуло и полилось за спиной капрала, плеща и шлепая по шпале.
Запахло приторно и кисло рвотой.
…
Ночь за холмом была темна. Городской свет не долетал до площадки Депо №1. Праздничная иллюминация все еще висела на столбах, но была отключена. Ни единой души вокруг. Лишь в кабине паровоза на сиденье, без надобности свернувшись в калач, дремал машинист Люлькин Веспасиан. Высокое имя ему было позволено со вчерашнего дня как управителю Чугунного Воина.