Бои местного значения
Шрифт:
Может, действительно списать убийство на пока не выявленного маньяка, которого хлебом не корми, а дай зарезать знаменитого человека? Или на сына «потерпевшей», парня без определенных занятий, сильно выпивающего. Подобная мысль неявно уже прозвучала в одном из начальственных кабинетов.
Додумывать ее до конца Буданцеву отчего-то было противно.
Домой он собирался уходить тоже без особой радости. Вот если б удалось перехватить служебную машину. А так…
На улице холодно, метель, минут двадцать придется ждать трамвая, потом – штурм площадки, давка, брань, торчащие локти, вонь изо ртов тесно сжимающих тебя
Одна радость – комната последняя по коридору, вдали от кухни и клозета, и дверь толстая, вдобавок самолично обитая войлоком и клеенкой, никакой шум не доходит. Закрыть щеколду, стянуть промерзшие сапоги, сунуть ноги в согретые на батарее валенки со срезанными голенищами. Заварить чаю (а можно еще и соточку пропустить для оттяжки), вволю поесть бутербродов с любительской колбасой на мягкой французской булке.
«Вот черт! – вспомнил Буданцев. – А в тумбочке-то шаром покати, придется еще забежать в гастроном, где тоже полчаса, не меньше, давиться в сумрачной, настроенной на скандал очереди, опять же дышать кислой вонью мокрых валенок и бобриковых пальто с воротниками из кошачьего меха… Или плюнуть и отовариться в коммерческом магазине? Дорого, конечно, ну да черт с ним!»
Зато потом – вытянуться на кровати, закурить вкуснейшую, первую после ужина папиросу и почитать. Купленного вчера в «Букинисте» на Сретенке Честертона. «Человек, который был четвергом». Интересная книжка…
Мысли текли лениво, никак не пересекаясь с казенными словами, что он привычно выводил на бумаге.
Буданцев и сам не знал причины владевшей им уже не первый день хандры. Ничего чрезвычайного с ним лично не произошло, дни тянутся такие же, как всегда, – зимние короткие пасмурные дни, когда рассветает после девяти, а уже в четыре опускаются сумерки. Зима, она и есть зима, усталость накопилась, да и обстановка в стране никак не способствует оптимизму.
Давит, как перед грозой, ожидание чего-то еще более грандиозного и страшного, словно мало уже и так случилось. Вроде бы его, сыщика по чисто уголовным делам, впрямую и не касается, а газеты в руки брать противно. О радио и речи нет, пусть дома он его вообще не включает, так в остальное время никуда не спрячешься от черных картонных тарелок в кабинетах и квадратных раструбов громкоговорителей на уличных столбах.
Несоветские мысли, а куда денешься?
Багрицкий правильно писал: «Оглянешься – а кругом враги»… Вот и с этим убийством – расследовать все одно надо, работа такая, а в то же время… Если на самом деле тут не уголовники руку приложили, а коллеги из «Большого дома»? Тогда как? Не захотели общим порядком сажать жену вслед за мужем по каким-то специальным соображениям, а решили вопрос по-другому, с выдумкой…
И если будешь слишком усердствовать, где сам можешь оказаться?
Буданцев уложил в сейф папки с делами, дважды повернул ключ в замке, позвонил начальнику отдела, что на сегодня закончил и идет домой, как договорились. Опустил на рычаги трубку и вдруг решил закурить по последней, как бы уже отдыхая, без спешки и с удовольствием.
Хотя какое там удовольствие, если палишь по паре
Конечно, «майор госбезопасности» совсем иначе звучит, чем старший опер одиннадцатого разряда тарифной сетки, и оклад у них там в три раза больше… Правда, сажают их впятеро чаще. Вон в Первом управлении никого знакомых, почитай, не осталось, а в МУРе кто работал, те и работают, за малым исключением.
«Вот черт! – удивился он себе. – О чем ни станешь думать, обязательно на очередную гадость мысли съедут».
Папироса не успела догореть до половины, как пронзительно затрещал звонок старого, в деревянном еще ящике, аппарата.
«Пожалуйста вам! Лучше бы сразу ушел… Да лучше ли? Когда из койки выдернут, едва придремавшего, – куда как противнее. Ну, может, и обойдется, мало ли».
Буданцев снял трубку. – Здесь еще? Вот и ладненько. Давай быстро ко мне.
Начальник сидел в таком же неуютном, но все же почище и отдельном кабинете, при появлении оперуполномоченного быстро захлопнул коричневую коленкоровую папку.
Секретничает. Хотя какие между ними секреты? Все равно ведь, если что важное, ему же и передаст для работы. Бдительность, так ее мать…
– Что там опять стряслось? Имейте в виду, я по «Брюсовскому делу» плотно занят, первый раз за двое суток поспать собрался… – агрессивно начал Буданцев, без приглашения садясь на расшатанный венский стул. Специально, что ли, им ХОЗУ самую древнюю и никчемную мебель сбагривает? В главке кабинеты совсем иначе обставлены. Дают понять, что рассиживаться нечего, волка ноги кормят? Или начальник такой неразворотливый попался, не может с хозяйственниками покруче поговорить?
– Сам ничего не знаю, – ответил начальник. – Позвонили сейчас из приемной Заковского, спросили, кто у нас самый опытный и умелый розыскник. Я решил, что дело серьезное, и назвал тебя. Велели немедленно явиться…
– Вот уж удружили, спасибо… Могли б и Мальцева назвать. Не дурее меня, а?
Договорить ему начальник не дал. Жестом показал, что все доводы давным-давно известны и смысла не имеют, словами же подсластил пилюлю, как принято выражаться:
– А что такого? На виду окажешься, так и застрянет у начальства в памяти: «Кто там в МУРе самый лучший сыщик? А, как же – Буданцев!» Глядишь, проявишь себя, еще и орденок отхватишь. Наверху это быстро делается.
– Как бы чего другого не подхватить, – буркнул Буданцев, вставая. Мечты об отдыхе, пожалуй, накрылись окончательно. – Машину дадите или пешком на Лубянку шлепать?
– Машину они уже выслали. Спускайся. Синий «Паккард», номер Р-5-25-55. Если быстро отпустят, заскочи, расскажешь, что и как. А домой я тебя потом на своей отправлю.
Удобная, на мягких заграничных рессорах, машина домчала быстро. Пропуск на вахте «Большого дома» был приготовлен. Буданцеву в это здание, хоть и сотрудник, и «особо важный» опер, без пропуска войти было нельзя.
Порученец с тремя кубарями в петлицах проводил до лифта, поднял на шестой этаж. Вот уже пятнадцать лет служит Буданцев в НКВД, а сюда попал впервые, а лучше бы и век тут не бывать. От греха…