Болевой прием
Шрифт:
Что должны сделать гости после такого заявления?! Возможно, у кого-то из них имеется пистолет. И оскорбленный гость достает его. Что делает мой невысокий синеглазый герой? Усмехается и произносит: «Ну, попробуй стрельни! Хоть раз в жизни сделай то, что так давно хотел...» Нет, это как-то слишком банально. Надо придумать что-то другое... Что, собственно говоря, я хочу сказать этой своей повестью? Что в этом мире нет ни настоящей дружбы, ни истинной любви? Нет, не это... Я хочу сказать, что эти понятия давно потеряли свое изначальное значение, что главный герой, невысокий и синеглазый, пытается вернуть их первородный смысл. Для него уж пусть лучше совсем не будет ДРУЖБЫ, если вместо нее эрзац-заменитель, пусть лучше совсем не будет ЛЮБВИ... М-да, получается эдакая «БАЛЛАДА О ПОДМЕНЕ». Автор – Евгения Ляпис-Трубецкая. Почему синеглазому герою нужно напиваться и оскорблять людей в присутствии их жен и детей?! Демонстрирует собственное несовершенство, не стесняется
Ровно в 7-30 я уже на ногах. Не будя остальных, покидаю квартиру... Меньше чем за полчаса на метро и своих двоих добираюсь до следующего нужного мне пункта назначения. Это здание окружного УВД. Объяснившись с дежурным, я поднимаюсь на второй этаж, захожу в кабинет под номером пять...
– Сказать, что рада тебя видеть, не могу. Раз ты пришла без приглашения, значит, что-то случилось...
Такими словами меня встречает красивая женщина, одетая в форму капитана милиции. Особой любезностью она не отличается, говорит только то, что думает.
– Случилось, – киваю ей я. – Мне нужны данные вот по этим отпечаткам.
Я протягиваю женщине-капитану металлическую коробочку, в которой лежат собранные мною образцы.
– Почему я должна тебе помогать? – вскидывает тонкие брови-ниточки капитанша.
– Потому, Тоня, что все люди братья, – произношу я с подчеркнутой серьезностью.
– А кто не братья, те сестры, – заканчивает за меня Антонина. – Единственное, что могу сделать, причем прямо сейчас – это пробить по картотеке. Если их обладатель, – капитан кивнула на коробочку, – имеет уголовное прошлое, то я получу на него полное досье. Если нет, то... сама понимаешь.
– О большем и не прошу, – киваю я.
Антонина извлекает отпечатки, с помощью сканера делает с них копию и тут же с головой погружается в компьютер. Сейчас ей лучше не мешать, поэтому я молча смотрю на нее. И невольно любуюсь. Создаст же всевышний подобное совершенство. Назвать Антонину Глебову просто красивой – это почти ничего не сказать. Антонина из тех, кто способен вызвать два чувства – либо восхищение, либо зависть. Статная, высокая, с густыми темно-русыми волосами, большими светло-карими глазами и точеными чертами лица, Глебова хороша что в милицейской форме, что в купальнике, что в вечернем платье. Одни ресницы чего стоят, длинные, загнутые, при этом натуральные, не приклеенные. Я это точно знала, поскольку в казачьем кадетском корпусе наши кровати стояли рядом, и в строю мы стояли друг за дружкой, Глебова была чуть выше меня. Подругой я бы ее не назвала... Скорее сестра. Все люди братья, а кто не братья – те сестры... Глебова не глупа, вполне способна к овладению гуманитарными науками, но у нее начисто отсутствует чувство юмора. Хоть и служит в ментуре, но девица не вредная и не наглая. На столе рядом с компьютером я замечаю газетный лист с наполовину разгаданным кроссвордом. Надо же, Глебова тоже имеет к ним слабость. Или тренирует память? Ах да, еще на первом курсе «кадетке» Глебовой один из преподавателей сделал замечание, что надо повышать эрудицию и культурный уровень. Антонина восприняла это как приказ и, поскольку по сей день его никто не отменил, усердно выполняла его.
В первую же неделю моего пребывания в кадетском казачьем корпусе Антонина Глебова отличилась следующим образом. Собрав нас, юных воспитаниц, только-только примеривших изящную кадетскую форму, начальник корпуса, бывший полковник из ВДВ, произнес речь о том, что теперь все мы не просто девушки-спортсменки-красавицы, а самые что ни на есть настоящие защитницы отечества. Полковник долго говорил о славных казачьих традициях, о том, что женщина-казачка должна ни в чем не уступать мужчине. То есть уметь стрелять, владеть приемами РБ и прочими казачьими умениями. А в конце для чего-то добавил:
– Вот, само слово «казак». Простое и всем известное! А сейчас попробуйте-ка прочитать это слово задом наперед.
– Чем прочитать? – тут же переспросила Антонина.
Сперва наставника, а потом и остальных девчат разобрал смех.
– Тем, Глебова, чем ты думала, когда спрашивала, – в самое ухо Антонины произнесла я.
Тогда мы уже были немного знакомы, подружились на медкомиссии и во время профессионального отбора. Мне она нравилась этой своей искренней непосредственностью, по крайней мере ничего из себя не строила. На мое негромкое замечание Антонина смолчала, видно, до нее наконец-то дошел смысл собственного вопроса, смущенно отвернулась, залившись
– Ничего, бывает, – перекрыв смешки, подвел черту наставник. – Так вот, слово «казак» и спереди, и с... обратной стороны читается одинаково. И это, девчата, не случайно! – Он поднял вверх толстый, похожий на свежую морковь, указательный палец. – Потому что казак, чего бы с ним ни произошло, всегда казаком останется... Это было лирическое отступление, теперь к делу! Защита от удара ножом! Гладкова и Глебова в круг.
Драться Антонина Глебова умеет, тут ничего не скажешь. Девица она крепкая, высокая. Реакция неплохая, руки сельским трудом накачаны, хватка, опять же, не вырвешься. Плюс выносливость. В поединке с ней нелегко. Обезоруживает меня в считаные секунды. Далее – короткий спарринг. На третьей минуте я проигрываю за явным преимуществом... После этого у меня была еще пара поражений, не больше. А вот на соревнованиях по прикладному плаванию (в одежде и с килограммовым рюкзаком за плечами) Глебова меня обходила всегда. Она первая, я вторая или третья. Она вторая, я пятая или четвертая. На главных дверях корпуса все годы нашего обучения красовался огромный плакат, синие буквы которого гласили:
ХОЧЕШЬ ИМЕТЬ БУДУЩЕЕ —
НАУЧИСЬ ЧИТАТЬ И ПЛАВАТЬ!
Очень точный девиз. Надо сказать, что многих девчонок на учебу брали из глухих селений, дальних хуторов. На малой родине им вряд ли чего светило, кроме как коров пасти. Потому девушки были зашуганные какие-то, неумелые. Читать и писать, конечно, умели, но... как минимум с пятью ошибками в сложносочиненном предложении. Основной критерий отбора – крепкое здоровье, а с этим у деревенских девчат было все в порядке. Девчата были на подбор, все рослые, крупные, я там чуть ли не самой маленькой считалась. Были красивые, вроде Глебовой, с тонкими чертами, были мордастенькие, некрасивые, но крепкие статью. И все блондинки или русые. Доходило иной раз до курьезных вещей. Многие из воспитанниц раньше никогда не видели унитазов и в первый же месяц, пока не приспособились, разломали в корпусе все толчки. У многих, той же Глебовой, которая как раз с хутора и была, куда лучше получалось осваивать рукопашные премудрости. Однако потом все-таки приноровились. И с грамотой тоже. Правда, в сочинениях иной раз бывали перлы типа: «Глухонемой Герасим терпеть не мог сплетен и говорил только правду...» «Выбросив княжну за борт, Степан Разин обратно вернул себе доверие избирателей...» Ну, литература литературой, а главным для воспитанниц-казачек были прыжки с парашютом, РБ, полеты на парапланах, скалолазание. Стрельба не глазками, а из настоящего боевого оружия. Еще изучали иностранные языки, в том числе чеченский. Его изучали по солдатскому разговорнику, который привез из мест боевых действий один из наставников. У многих девчонок была мечта пробраться в тыл к чеченцам, выйти замуж за Шамиля Басаева, чтобы потом его ликвидировать. Десантный полковник собрал экстренный сбор и по-военному строго приказал глупые разговорчики прекратить. После первого года обучения я, как и все остальные, получила звание младшей вице-урядницы. Еще через год стала просто вице-урядницей. Потом настала пора выбирать дальнейшее учебное заведение. Многие подруги по корпусу мечтали попасть в ФСБ или в военную разведку, мне же казарменные условия уже немного поднадоели... В ФСБ взяли только одну девушку, мордастенькую Анечку, которая, помимо круглых розовых щек, обладала еще и приличным знанием языков. Мне поступило предложение учиться на военного психолога, но я тогда выбрала гражданский вуз. А через некоторое время, будучи абсолютно штатской барышней, попала в Отдельный Учебный Центр... Там началось все по-новому, учеба в «кадетке» теперь казалась детским садом. По окончании его мне присвоили первичное офицерское звание «младшего лейтенанта», но формы я ни разу в жизни не надевала, офицером себя не считаю и даже не чувствую...
– Нашлись твои пальчики! – оторвала меня от кадетских воспоминаний Антонина. – Некий Огуреев Борис Юрьевич, – проговорила Глебова строгим милицейским тоном. – По оперативному учету ранее проходил как мелкий вымогатель. Ничего интересного. Некоторое время работал в милиции, в дорожно-патрульной службе, дослужился до сержанта, но был выгнан за систематическое нарушение дисциплины.
– Представляю, за какое, – усмехнулась я.
– Все время ты, Гладкова, ерничаешь, – поджала губы Антонина.
– Извини, – подняв обе руки ладонями вверх, произнесла я. – Отблагодарю после...
– Чем сможешь, – кивнула капитан Глебова. – Вот его домашний адрес, – показала она на вылезающую из принтера распечатку.
Быстро пробегаю ее глазами и на всякий случай оставляю в памяти выуженные Антониной данные. Они не очень сложные.
– Желаю нашему МВД и тебе лично, Тоня, победить наконец всю коррупцию и оргпреступность, – не удержалась под конец от иронии я.
Я в который раз забыла, что ирония, как и юмор (как и сарказм, и гротеск), для Антонины Глебовой стихия чужеродная. Она не стала язвить в ответ, а заговорила нравоучительным, немного обиженным тоном: