Болезнь культуры (сборник)
Шрифт:
Вспомним теперь о «Гамлете», шедевре, созданном гением Шекспира более трехсот лет назад [71] . Изучив психоаналитическую литературу, я пришел к выводу, что только психоанализ, позволяющий вычленить в пьесе тему эдипова комплекса, дает возможность разгадать природу сильнейшего эмоционального воздействия этой трагедии. И сколько было прежде попыток самых разнообразных и зачастую противоречащих друг другу толкований, какой разброс мнений существует относительно характера главного героя и намерений автора! Говорили, что Шекспир хочет вызвать у нас сочувствие к больному человеку, или к слабому человеку, или к идеалисту, который оказался слишком добр для окружавшего его реального мира. Сколь многие из этих толкований оставляли нас абсолютно холодными и равнодушными, так как не объясняли нам причину эмоционального воздействия трагедии, утверждая, будто все ее очарование зиждется на впечатлениях от глубины мысли и совершенства языка! Но разве сами усилия
71
Пьеса была впервые сыграна на сцене, вероятно, в 1602 году.
Другим столь же загадочным и величественным произведением искусства является мраморная статуя Моисея работы Микеланджело, находящаяся в римской церкви Сан-Пьетро-ин-Винколи. Святого Петра в веригах. Считается, что эта статуя лишь фрагмент надгробия, которое должно было украсить могилу могущественного папы Юлия II [72] . Я всякий раз радуюсь, читая восторженные отзывы об этой статуе, – например, что это «венец всей современной скульптуры» (Герман Гримм), – ибо я ни разу не видел произведения, оказывающего более сильное эмоциональное воздействие, чем эта статуя. Как часто поднимался я от Корсо по грубым камням виа Кавур к заброшенной церкви на пустынной площади, каждый раз стараясь выдержать презрительно-гневный взгляд героя и порой спеша поскорее выбраться из полумрака церкви, так как и сам принадлежу к тому сброду, на который направлен взор Моисея, сброду, неспособному иметь прочные убеждения, сброду, который ничему не верит, ничего не желает знать и лишь радуется, обретая очередного кумира.
72
Генри Тоде считает, что статуя была создана между 1512 и 1516 годом.
Но почему я называю эту статую загадочной? Нет никакого сомнения, что она изображает Моисея, законодателя евреев, который держит в руке скрижали со священными заповедями. Это так, но это далеко не все. В 1912 году искусствовед Макс Зауэрландт писал вот что: «Ни об одном произведении искусства в мире не было высказано столько противоречивых суждений, как об этой статуе Моисея с головой Пана. Даже простейшая интерпретация фигуры вызывает множество споров…» С помощью рассуждений, которые я упорядочивал в течение последних пяти лет, я продемонстрирую, какие сомнения мешают нам понять значение этого образа Моисея, и мне будет нетрудно показать, что именно за ними скрывается самое ценное и существенное, что есть в этой великой скульптуре [73] .
73
Генри Тоде. Микеланджело. Критические исследования его произведений, т. 1, 1908.
I
Моисей Микеланджело представлен сидящим, туловище наклонено вперед, голова с мощной густой бородой повернута влево, правая стопа покоится на земле, левая приподнята так, что пальцы лишь едва касаются земли; правая рука сжимает скрижали и одновременно касается бороды. Левая рука лежит на животе. Я привожу здесь столь подробное описание потому, что позже буду еще к нему обращаться. Описания, данные различными авторами, по большей части неудачны. То, что непонятно, также неверно воспринимается или неправильно описывается. Г. Гримм говорит, что «правая рука, удерживающая скрижали Завета, крепко ухватилась за бороду». Гримму вторит В. Любке: «Потрясенный Моисей правую руку запустил в великолепно ниспадающую бороду…»; Шпрингер: «Одну руку (левую) Моисей прижимает к животу, другой, как будто сам того не сознавая, держит себя за могучую волнистую бороду». К. Юсти находит, что пальцы (правой) руки играют с бородой подобно тому, «как цивилизованный человек теребит цепочку карманных часов в состоянии возбуждения». Об игре с бородой говорит и Мюнц. Тоде говорит о том, что «правая рука свободно покоится на скрижалях». Никакой непроизвольной игры взволнованного Моисея с бородой Тоде не усматривает, как то представляется Юсти и Бойто: «Рука коснулась бороды, когда титан резко повернул голову». Якоб Буркхардт уверяет, что «прославленная всеми левая рука нужна лишь для того, чтобы прижимать бороду к животу».
Если описания не совпадают, то не будем удивляться разночтениям в понимании единственного жеста статуи. Тем не менее я хочу сказать, что никто лучше Тоде не характеризовал выражение лица Моисея, в котором автор усмотрел «смесь гнева, боли и презрения» – «гнев выражен угрожающе сведенными бровями, боль застыла в глазах, презрение угадывается в выдвинутой вперед нижней губе и опущенных уголках рта». Однако другие почитатели видят совершенно другое. Вот что пишет, например, Дюпати: «Ce front auguste semble n’^etre qu’un voile transparent, qui couvre `a peine un esprit immense» [74] . Любке возражает: «Тщетно ищут признаки высокого интеллекта в выражении его лица,
74
«Величавый лоб кажется лишь прозрачной вуалью, за которой скрывается мощнейший ум» (пер. с фр.). Тоде, цит. соч., стр. 197.
Были и другие критики, которым Моисей Микеланджело вообще ничего не сказал, и они честно в этом признались. Так, один рецензент писал в «Quarterly Review» в 1858 году: «There is absence of meaning in the general conception, which precludes the idea of a self-sufficing whole…» [75] . Из дальнейшего описания мы с удивлением узнаем, что в Моисее Микеланджело восхищаться нечем и он вызывает у зрителя лишь чувство неприязни своей брутальностью и головой, похожей на голову зверя.
75
«В общей концепции ничего не свидетельствует о целостности замысла…» (англ.)
Неужели мастер оставил в камне такие неразборчивые или двусмысленные письмена, что они допускают столь разноречивое прочтение?
Здесь перед нами возникает еще один вопрос, ответив на который мы легко устраним все упомянутые недоразумения. Хотел ли Микеланджело запечатлеть в образе Моисея «черты вневременные» или он желал запечатлеть героя во вполне определенный и весьма значимый момент его жизни? Большинство искусствоведов склоняются в пользу второго предположения и знают, какую именно сцену из жизни Моисея навечно оставил потомкам художник. Речь идет о возвращении Моисея с горы Синай, где он получил от бога скрижали завета, а по возвращении обнаружил, что евреи тем временем изготовили золотого тельца и радостно плясали вокруг него. Именно на эту сцену и направлен взор Моисея, именно она определяет выражение его лица – выражение суровой решимости, которая сейчас перейдет в действие. Микеланджело выбрал момент принятия решения, как бы затишья перед бурей; вот-вот Моисей стремительно встанет, – его левая нога уже приподнята над землей, – отшвырнет скрижали и обрушит свой гнев на отступников.
Однако в деталях сторонники такого взгляда расходятся между собой.
Якоб Буркхардт: «Представляется, что Моисей изображен в тот момент, когда он видит поклонение соплеменников золотому тельцу и готов вскочить на ноги. Во всем его облике чувствуется готовность к решительному движению, и эта готовность, учитывая мощь и силу героя, способна кого угодно повергнуть в трепет».
В. Любке: «Сверкающие гневом глаза как будто смотрят на святотатственное поклонение тельцу, а в членах тела Моисея чувствуется внутреннее движение. Потрясенный, он непроизвольно схватился правой рукой за царственную бороду, словно желая задержать удар, который от некоторого промедления должен стать еще страшнее».
Шпрингер разделяет этот взгляд, но делает добавление, достойное нашего внимания: «Пылая мощью и ревностью, герой с большим трудом сдерживает внутреннее волнение… Непроизвольно представляешь себе драматическую сцену – видишь, что Моисей в эту минуту смотрит на поклонение золотому тельцу и готов в гневе вскочить на ноги и наброситься на отступников. Но маловероятно, что таков был замысел художника, ибо наряду с другими пятью сидящими статуями надстройки [76] эта тоже должна была играть декоративную роль; в таком случае остается думать, что она должна была служить блистательным свидетельством полноты жизни и выражать личную доблесть Моисея».
76
Над папским надгробием.
Некоторые авторы, не уверенные, что Моисей изображен созерцающим поклонение золотому тельцу, все же согласны с тем, что Моисей изображен в момент готовности к решительному действию.
Герман Гримм: «Невероятная высота духа переполняет этот образ – уверенность в своей правоте, чувство, дающее право повелевать громами небесными, – но Моисей сдерживает себя, словно ждет, когда враги, которых он уничтожит, нападут на него первыми. Он сидит так, словно вот-вот стремительно поднимется на ноги, – гордо посаженная голова смотрит ввысь, а рука, опирающаяся на скрижали, касается бороды, тяжелыми волнами опадающей на грудь. Ноздри широко раздуты, на губах дрожат готовые сорваться с них слова».