Болгары старого времени
Шрифт:
Когда очередь дошла до Хаджи Генчовицы, она взяла чашу, встала, проголосила три раза и промолвила:
— Прошу вас, сват, и тебя, сваха, не браните мою дочку черным словом, не заставляйте ее работать не по силам; не посылайте из дому ночью до первых петухов; учите ее уму-разуму, а коли она в чем вам поперечит, лучше побейте ее, только не браните черным словом, не проклинайте…
— А то еще порчу нашлете, — вмешалась тетка Мина, соседка Хаджи Генчо.
— Да, да, порчу не нашлите, — повторила Хаджи Генчовица и опять проголосила три раза.
Когда убрали со стола, Хаджи Генчо попросил дедушку Либена, чтобы тот велел своим проводарям плясать. Дедушка Либен взмахом руки дал
— Посмотрим, осталась ли в тебе хоть капля прежней молодости, сват, — сказал Хаджи Генчо дедушке Либену.
— Э, Хаджи, обо мне не беспокойся: я лицом в грязь не ударю.
Дедушка Либен закрутил усы и вихрем закружился по комнате. Загорелась старческая кровь, жилы надулись, лицо стало, красным, как рак, пот полил градом. Дедушка Либен помолодел по крайней мере лет на тридцать.
Полюбуйтесь, как он вертится на одной ноге и приседает, покрикивая:
— Ха-ха-ха! Хай-де-де-де! Ицу-цу-цу?
Дедушка Либен исполнял старинный посадник со всеми его археологическими подробностями.
— Ты устал, сват. Отдохни немножко, — сказал Хаджи Генчо.
— Что ты, Хаджи! Я только начинаю.
— Ну и молодчина дедушка Либен. Просто юнак из юнаков! — воскликнул копривштицкий торговец ситцем Петко Габа. — Пляшет лучше всякой самодивы.
— Больше не могу, — промолвил Хаджи Генчо, высуня язык.
— Садись, коли так, отдохни, Хаджи, а я попляшу с этим вот сопляком, который смеется над стариками: говорит, что они не выдержат, упадут. Вставай, молокосос, пляши с дедом Либеном, — обратился дедушка Либен к парню с черненькими усиками.
Он плясал до тех пор, пока бабушка Либеница не подошла к нему и не сказала:
— Довольно, Либен. Теперь девушки поплясать хотят. Надо на них посмотреть.
— Ну, довольно так довольно! Пляшите, девушки, пляшите себе на здоровье! — сказал он девицам, почему-то погрозив им пальцем.
Девушки, женщины, парни, даже старики высыпали на двор, стали полукругом и пустились в пляс. Посаженая мать вывела во двор невесту, и та, поклонившись сватам, присоединилась к хороводу. Когда сваты развеселились, пошли плясать и бабушка Либеница с Хаджи Генчовицей.
У дома Хаджи Генчо собрался весь околоток, если только не все село, — посмотреть на хоровод: кто залез на забор, кто на деревья и крыши; старухи, девчонки, мальчишки прильнули к щелям в заборе. Старухи глядели так, как кошка глядит на чирикающих на плетне воробьев, заранее облизываясь при мысли о добыче, которая рано или поздно достанется им.
Лила и Павлин сияли от счастья. Их родители и родственники тоже веселились от всего сердца. Да сказать по правде, счастливы были все участники торжества: на хорошеньких лицах девушек, раскрасневшихся лицах мужчин и женщин, морщинистых лицах дядюшек, бабушек, тетушек, свояков и своячениц была написана радость.
Досыта наплясавшись, все выпили еще по одной и всем скопом отправились в дом дедушки Либена. Шествие двигалось по улицам под пение цыган:
Гей, Иванчо, житель белоградский! Оглянись: твой Белоград пылает. «Пусть горит, пускай навеки сгинет! В Белограде жил я три годочка. В первый год коня там заработал, НаУ дедушки Либена происходило то же, что и у Хаджи Генчо. Гости разошлись около полуночи.
VI. Разрыв
Дедушка Либен сидел на балконе и рассеянно смотрел на гору, а кот царапал острыми когтями его рукав, добиваясь, чтобы хозяин приласкал его, сказал ему:
«Экий ты плут, экий баловной котишка».
Увидев, что хозяин даже не смотрит на него, кот обиделся, отошел на несколько шагов, выгнул спину дугой, поцарапал ковер, умыл себе мордочку, полизал лапки и опять подошел к дедушке Либену. Но дедушка Либен потерял терпение и оттолкнул его локтем. Васька до того рассердился, что побежал на крышу искать себе другую компанию. Одним словом, дедушка Либен был не в своей тарелке и на что-то сердился.
«Да, да, — думал он, — нужно поговорить с Хаджи Генчо и расспросить его обо всем хорошенько… Получается что-то неладно. Люди зря болтать не станут… Но ведь Хаджи Генчо как будто человек почтенный, ученый, умный, на клиросе поет… Нет, тут что-нибудь да не так! А вот и он…»
В это время в комнату вошел Хаджи Генчо.
— Доброе утро, сват! Многая лета! — еще издали, подымаясь по лестнице, приветствовал он хозяина.
— Дай боже, сват! — отвечал дедушка Либен сухо.
— Как живется-можется? Ух, дьявол, устал я что-то… А где мой зятюшка?
— Сейчас придет.
Хаджи Генчо сел и внимательно поглядел на дедушку Либена.
— Ты, сват, что-то не в духе сегодня, — сказал он. — Видно, дурной сон приснился… Послушай, бай Либен, что я тебе скажу… Ох, устал я, как старый пес… Нельзя ли старого винца глотнуть… Ох, устал.
И Хаджи. Генчо уже заранее облизнулся.
— Нет, Хаджи, я старого вина тратить больше не буду. Я уж и краны велел у бочек замазать.
— Ну, для меня можно и нарушить закон. Мне ведь только кружечку.
— Ни полкружки, ни капли не дам.
— Ты, сват, знай, что я нового вина ни за что пить не стану; новых вин я не люблю; заруби себе это на носу.
— Да я тебя и потчевать не собираюсь, — промолвил Либен с улыбкой, похожей на молнию, предвещающую гром, грозу, жестокую бурю.
— Не стану пить новых вин, и кончено. Ваше новое вино такая кислятина, такая дрянь, которую только могильщики да скоты пьют, — объявил Хаджи Генчо, подразумевая, по своему обычаю, под словом «скоты» сельских портных. И он схватился обеими руками за живот.