Больные вещи
Шрифт:
Час спустя Чака внезапно разбудила пружина, ударившая его прямо в поясницу.
– Проклятый матрас!
– прохрипел он.
Ему удалось найти более удобную позу, но ненадолго. Еще две пружины торчали вверх, толкая его в левую лопатку и правую ягодицу.
– Что, черт возьми, здесь происходит?
– спросил он у темноты, затем внезапно задержал дыхание.
Он чувствовал, как матрас слегка двигается под его весом, чувствовал, как что-то яркое и живое шевелится у его тела, отделенного только тонкой прокладкой из пеноматериала и тканью. Его обнаженное тело покалывало мурашками,
Почти боясь пошевелиться, Чак потянулся к фонарику, стоявшему на тумбочке. Он щелкнул светом, приподнял одеяло и в ужасе посветил лучом в изножье кровати.
Огромным, неописуемым потоком коричневые пауки извергались из трещины в старом матрасе. Он хотел закричать, хотел спрыгнуть с прохладного постельного белья, но не осмелился. Он не осмелился издать ни звука или пошевелить мускулом. Он выронил фонарик и с ужасом ощутил, как эти крошечные мерзости пляшут у него на лодыжках.
Подобно набегающему приливу, пауки надвигались на него коричневыми волнами, покрывая его ноги, пах, плоский живот. Он мог только лежать и дрожать, когда они полностью накрыли его, занимая каждый доступный дюйм обнаженной плоти, каждый из которых претендовал на свое личное место.
Когда сводящее с ума щекотание крошечных ножек перестало распространяться по его коже, Чак лежал в напряженном ожидании. Что, черт возьми, они делают? – кричал его разум.
– Ради всего святого, чего они ждут?
Сигнал. Именно этого они и ждали. Когда последний "скрипач" занял свое место, связь была завершена. Словно по сигналу из какого-то высшего состояния сознания, они все начали кусаться, накачивая каждую пору мерзким ядом своих желез. Тело Чака яростно дернулось в агонии, его нервную систему пронзили тысячи раскаленных добела игл. Но это было только на секунду. Убивающий эффект яда подействовал быстро, погрузив его в милосердный паралич.
Затем они снова двинулись в путь. Пробегая по его волосам, вторгаясь во все отверстия его тела; его уши, его носовые ходы, зияющая пещера его рта застыли в последнем безмолвном крике. Они протиснулись мимо расслабляющихся мускулов его прямой кишки и помчались через запутанный лабиринт кишечника. Взвод пауков вошел в отверстие на кончике его пениса и прошел через канал ствола, маршируя к теплой детской его мочевого пузыря.
Постепенно один за другим они начали селиться в своем новом доме.
Мимолетный свет фар пронесся мимо окна спальни, когда на подъездную дорожку въехала машина. Внезапное свечение осветило картину, висящую на дальней стене... картину, которая, как мог покляться Чак, раньше там не виселa. Это было самодовольное лицо тети Милли. Выцветшая черно-белая фотография с извивающимися в рамке коричневыми паукaми-отшельникaми.
Внезапно на его немигающие глазные яблоки опустились "скрипачи". Он лежал в полной темноте. Он мучительно прислушивался к звуку ключа в замке входной двери, к звуку шагов Бонни в коридоре, к шороху ее одежды, когда она раздевалась и забиралась в кровать рядом с ним.
И он знал, что никак не сможет ее предупредить.
"Массовый
В понедельник вечером Билли приснилось, что его пригласили на особый день рождения.
Приглашение было написано на румынском языке ржаво-красными чернилами. Хотя он не умел читать по-румынски, ведь ему было всего восемь лет, он каким-то образом понимал, где и когда состоится праздник. Для кого именно должна была быть устроена вечеринка, оставалось загадкой в его юном сознании.
Он оказался в карете, запряженной шестью черными, как уголь, лошадьми. Билли был не единственным пассажиром в вагоне. Его собака, породы бассет хаунд, по кличке Ринго, сидела на атласном сиденье рядом с ним. Билли был одет как обычно: футболка, джинсы, кроссовки "Nike" и бейсболка "Atlanta Braves", которую отец купил ему на стадионе в прошлом сезоне. Он держал на коленях контейнер "Tupperware", в котором был домашний торт, приготовленный его матерью.
Путешествие было долгим и утомительным. Они путешествовали по бесплодным дорогам, темным лесам и в тенях далеких пиков Карпатских гор.
К вечеру они переправились через Дунай и въехали в Бухарест. Они проехали через город, вызывая испуганные взгляды крестьян, спрятавшихся за запертыми дверями и окнами со ставнями. Затем карета поднялась по извилистой дороге к огромному каменному замку, который, как тень разъяренного гиганта, возвышался над живописной европейской деревней.
– Мы на месте, мастер Билли, - сказал кучер, мускулистый парень в темном плаще.
Билли выглянул из окна кареты и увидел, как открылись огромные двери из железа и дуба, в которые они медленно въезжали.
– Добро пожаловать, мой юный друг, - крикнул высокий мужчина, с лицом трупного цвета, одетым в малиновую мантию с остроконечным шлемом, украшенном золотом и драгоценными камнями.
Его изможденное лицо было бледным и суровым, а густые усы были того же черного цвета, что и его волосы до плеч. Его глаза были темными и злыми, как тлеющие угли, которые могли бы вспыхнуть пламенем при малейшей провокации.
– Привет, Влад, - ответил Билли.
Он без страха вышел из кареты, словно диктатор пятнадцатого века был его приятелем с детского сада. Однако он все же снял кепку в знак приветствия. Однажды он прочитал в книге, что этот человек иногда обижался на тех, кто отказывался это делать, и прибивал им шляпы к черепу за их грубость.
Билли протянул пластиковый контейнер c тортом.
– Моя мама испекла это для тебя.
Влад IV взял контейнер и открыл его. Он ухмыльнулся, обнажив зубы, заточенные кузнечным рашпилем.