Болотный Человек Bogman
Шрифт:
Уснуть за рулем я не уснула, но зато проехала поворот. На улицах было темно, фары освещали мокрый асфальт, кроме ночных грузовиков на шоссе почти не было машин. Однако уже сгущался предрассветный туман, смешиваясь с клубами пара из подвальной прачечной в двух шагах от полицейского участка. Ночь эта была не такая уж и холодная, но ужасно сырая. С недосыпу меня немного трясло.
Здание полиции в Грэйсе я не люблю. Тесная комната ожиданий, дежурному не дозвонишься, а толстые офицерши за стеклом притворяются, что тебя нет, ровно полчаса для порядка. Плевать, мы в Совке и не такое терпели. Но в этот раз к окошечку сиганула мордатая блондиночка с английской конской челюстью без подбородка и с такими близко посаженными голубыми глазами, что их хотелось раздвинуть пальцами. Англо-саксонка, в общем.
– Переводчик?
– Да.
– Сейчас сообщу дежурному.
Тюремный
– Наконец-то! Никак не договоримся.
Джим Блумфилд. Хороший дядька предпенсионного возраста. Он один из немногих, чье имя я хорошо помню из-за частых вызовов. Мне он нравился своей невозмутимостью и тем, что никогда не отпускал банальных шуток по поводу морозов и снегов. Первая реакция англичан на мое сибирское происхождение всегда сводится к весьма поверхностным ярлыкам. Однажды к нему привезли одного истеричного малого, который на простой вопрос «Как ваше имя?» начал орать, материться, плеваться, словом – провоцировать. Я всю эту дрянь переводила, едва поспевая. Джим терпеливо подождал, сложив руки на пузе, пока мы с малым оба притомились, и, не повышая голоса, сказал:
– Я все понимаю, но все-таки как ваше имя?
Очень мне его выдержка потом в жизни пригодилась.
В этот раз он коротко поведал мне о событии дня, и я окончательно проснулась. Начало было банальным. Днем охранник в большом торговом центре по долгу службы обратил внимание на молодого человека в большой куртке с парой белых пластиковых пакетов в руках, который бродил между прилавками с подозрительным видом. Что ни говори, а не всякий умеет задумать плохое и сохранить невинный вид. Дурной замысел меняет взгляд человека, делает его нервным, каким-то дерганым. Вот попробуйте стоя перед зеркалом детально запланировать, ну, скажем, убийство вредной соседской болонки или ограбление местной парикмахерской. И сразу у вас: нездоровый блеск глаз, раздутые ноздри, неуверенная ухмылка, настороженная сутулость и поза ушей, причем довольно красных. Но это только в том случае, если вы – порядочный человек, с нормальной совестью и приличным воспитанием.
В общем, как только на экране монитора стало видно, как парень скинул с прилавка в пакет какую-то мелочь, охранник прошел к двери, дождался, пока вор выйдет из магазина, «забыв» заплатить, и задержал его.
Дальше и по плану задержанный должен был покорно вернуться в магазин, пройти в «каморку» и выложить украденное, удивляясь самому себе. Приехала бы вызванная полиция, арестовала бы его, прочитав стандартную формулу, которую тот бы все равно не понял, так как в процессе задержания выясняется, что он не говорит по-английски. В участке ему бы предложили список языков Восточной Европы и других частей света. Он ткнул бы в список никотиновым пальцем, и ему бы вызвали переводчика соответственно выбору. Потом ему бы зачитали его права.
Все арестованные в Англии имеют право на бесплатную консультацию юриста, которому можно позвонить и которого можно даже пригласить к арестованному. Адвокаты рассказывают нарушителю об имеющих к нему отношение законах, о ходе процедур в полиции и советуют, как себя вести и как правильно пользоваться своими правами. Все адвокатские конторы постоянно обязаны иметь одного из своих юристов на подхвате. Расспросив их в свое время, я выяснила, что каждый дежурит одни сутки примерно раз в две-три недели. Это значит, что центр по агентствам должен дозвониться до него, получив требование из полиции в определенном регионе или в графстве. Чем больше будет у него в такие сутки клиентов, тем больше он заработает, но не за счет клиентов, а за счет госбюджета.
Второе право – звонок. Это делается для того, чтобы арестованного никто не потерял на это время. Можно позвонить домой и сказать родственникам, что не ждите, мол, к ужину, я в КПЗ. И, наконец, арестованный может почитать свод правил проведения процедур в полиции на тот случай, если у него возникнут сомнения в легальности происходящего, а также в том, что с ним обращаются подобающим образом.
Но в этот вечер все пошло не по плану. Когда парня остановили и задали первый вопрос по поводу вещицы, он вдруг закатил глаза и рухнул на пол. Не то чтобы это было таким уж необычным делом для нарушителей закона, но в данном случае охранники все же растерялись. Дальше было все: и полиция, и скорая помощь были вызваны, он был обыскан, в чувство приведен, хотя и без врача было ясно,
Положение было неудобным. Расчет явно на то, что по истечении двадцати четырех часов его отпустят. Ведь за это время полиция должна либо предъявить ему обвинение, либо условно освободить по подтвержденному домашнему адресу для дальнейшего расследования. Ничего из этого сделать не удастся, если даже неизвестно, понимает ли арестованный то, что ему говорят.
– Так зачем же вы меня вызвали? – удивилась я.
– Затем, что ты у нас сова и живешь ближе других. Дело в том, что он спит.
– Ну и что?
– Он говорит во сне.
– По-русски?
– Не знаю, но я постоял, послушал. Вроде что-то славянское, восточноевропейское как бы. Мне послышалось слово «водка», но я мог ошибиться.
– Это очень странный повод разбудить меня среди ночи. Водку теперь пьют все и точно так же ее называют.
– Во сне? Вспомни, что ты мне сама на прошлой неделе про теорию вероятности рассказывала.
Нарассказывала на свою голову. Да и не такая уж я и сова. Особенно по выходным.
– Если ничего не выйдет, тебе все равно заплатят за вызов. А коли выяснится, что он по-русски понимает, то ему можно угрожать сдачей властям. Если он из Прибалтики, то не захочет осложнений с иммиграционными службами и ненужных ограничений, ведь они теперь европейцы. Это наш шанс, хоть и вялый. Сделай одолжение, послушай его.
Мы подошли к массивной железной двери с маленьким (мой кулак и то не пролезет) круглым застекленным иллюминатором и узкой щелью для подноса. Джим осторожно отодвинул железную шторку на щели. Обычно он это делает с грохотом на весь коридор, а тут был тише мыши.
– Я принесу тебе кофе?
– Пожалуйста.
– Я помню: черный, два сахара.
– Мне, между прочим, на работу завтра. (Моя основная работа – учитель в старшей школе. Я там биологию и химию преподаю куче английских хулиганов и будущим гениям.)
– У тебя все воскресение впереди – отоспишься. Ну, прости старика. А я тебе за это капучино сделаю.
– Не надо, спасибо. Просто черный кофе. Ваше казенное капучино еще хуже.
Джим на цыпочках ушел, а я заглянула в окошко. На низком и широком выступе бетонной стены, который заменяет нары, лежал толстый синий мат, а на нем, закутавшись в тюремное стеганое одеяло, скорчился человек. Мне были видны огромные ступни в черных носках, большой палец левой руки, натянувшей одеяло на голову, и клок русых нечесаных волос. Человек спал. Он не храпел, но было видно, что разбудить его было бы нелегко. Крепко спящие обычно не говорят во сне. «Поздно», – подумалось мне. Джим принес кофе. Ему надо было работать дальше, и он оставил меня попытать счастья. Я стояла и смотрела на спящего не без зависти, как ни странно это звучит. Дрыхнет себе, а я тут жди. Коридорный свет неприятно слепил меня. Я нахлобучила шляпу-федору на глаза, закуталась в плащ и привалилась к холодной стене.