Большая игра
Шрифт:
Так продолжалось больше часа, до самого заката. Командование не собиралось останавливаться и ночью, тем более, пушки и ракетницы пристрелялись, и им ничего не мешало вести огонь и дальше.
Струсивший хан прислал пятое письмо, в котором выражал свою покорность, готовность сдаться на каких угодно условиях и поручал себя великодушию наследнику Белого Царя и Ярым-паши.
Кауфман ответил, что согласен прекратить стрельбу, если завтра утром хан покинет город и сдастся. Огонь начал стихать, Кауфман отправил
Но туркмены на стенах сдаваться не хотели. И плевать им было, что там хан написал. Они воспользовались передышкой, немного прикрыли бреши в стенах, подтащили оставшиеся пушки и вновь открыли огонь. Один из выстрелов ранил нескольких человек, а одного убил. Подобное не на шутку рассердило Кауфмана, он отдал приказ, и наша артиллерия вновь взялась за дело.
Стрельба затихла ближе к полуночи, когда на небе сияли звезды. Затихла потому, что ответного огня мы уже давно не слышали. Если на стенах и остались обороняющиеся, то себя они больше никак не обозначали.
Ночью не случилось ничего особого, если не считать того, что хан в сопровождении отборного отряда туркменов сумел вырваться из города, смял и отбросил сотню казаков, пытавшихся его остановить, и ускакал куда-то на запад.
Ранним утром, едва поднялось солнце, то, что осталось от створок Невольничьих ворот, распахнулось. Из города хлынула внушительная безоружная толпа. Впереди находились богато одетые муллы, улемы, кази, мударрисы* и купцы. Возглавляли их два ханских сановника, диван-беги* Якуб-бек и Хаким. Позади находилось более тысячи горожан, ремесленников, чайханщиков, дервишей, водоносов, пекарей, бродяг и прочего люда.
К ногам цесаревича и Кауфмана складывали многочисленные подношения — оружие, седла, ковры, сундуки, посуду, медные кумганы, кувшины, дорогую одежду и еду.
— Мы жаждем мира и отдаем свои жизни на милость Ярым-паши, — с низким поклоном сказал Якуб-беги, а Хаким закивал в знак согласия.
Следом Хаким сообщил, что поначалу Хива хотела сражаться, но затем, поняв, что победы им не видать, покорилась, а хан сбежал в небольшую крепость Имукчир. Женщинам и рабам своим хан приказал следовать за собой, но народ возмутился и никого не отпустил.
— Теперь весь ханский гарем принадлежит тебе, доблестный Ярым-паша! — с поклоном закончил диван-беги.
— Надо полагать, степняк всерьез думает, что осчастливил Кауфмана подобным предложением, — я обернулся к Егорову.
— Ну-с, а как иначе? Азия, что с них взять? — откликнулся товарищ.
Через час первые пехотные роты начали втягиваться в город. Следом за ними вошел штаб войска с цесаревичем, Кауфманом и генералами, а затем и гусары. Оренбургский отряд вступил в Хиву через Хазаватские врата.
Невольничьи ворота сильно пострадали минувшей ночью, но все еще представляли собой серьезное
В город мы вошли в таком густом облаке пыли, что я плохо видел круп находящейся впереди лошади. Знамена казались разноцветными пятнами, а бравые звуки оркестра, играющие «Боже, Царя храни» почему-то добавляли картине какую-то нотку нереальности.
За воротами нас встретил типичный азиатский город — большая открытая площадь с дюжиной деревьев, глиняными домами, лавками и сараями. Здесь же начиналось несколько улочек. Справа виднелось множество полусферических круглых кладбищенских гробниц. Чуть дальше поднимались стены и заборы богатых домов и верхушки минаретов.
Огромная толпа жалась к стенам. Преимущественно она состояла из бедняков, грязных и плохо одетых. Люди снимали тюбетейки и шапки, робко отвешивая нам поклоны. Страх и покорное ожидание самого худшего отчетливо проявлялось на их простых лицах.
Многочисленные рабы встретили нас ликующими криками. Персы вели себя более сдержанно, а вот русские буквально бросались под ноги и копыта коней.
— Братушки! Пришли! Выручили! Спасибо вам, не забыли! — слышалось со всех сторон. Люди смеялись и рыдали. Я не знал что делать, когда какая-то женщина прижалась к Хартуму и, поймав мою руку, поцеловала. До какого же отчаяния надо дойти, чтобы так нас встречать! Я дал ей десять рублей, а она осенила меня крестным знамением. Прочие офицеры так же делились с несчастными всем, что у них имелось.
Узкая извилистая улочка привела нас к еще одной площади, на которой находился ханский дворец Куня-Арк с мощными стенами и башнями. Слева располагалась строящаяся медресе*. У юго-восточного угла дворца возвышалась разноцветная Кальта-минар, знаменитая хивинская башня.
Кауфман и цесаревич прошли внутрь дворца. Спешившись, офицеры проследовали следом, миновав внушительную медную пушку на высоких колесах.
— Михаил Сергеевич! — меня тронули за руку. Обернувшись, я увидел Шауфуса. — Возьмите два десятка людей, для нас имеется работа.
— Георгий, бери разведкоманду и за мной, — приказал я Руту. — Егор, принимай командование эскадроном.
Вместе с Шауфусом мы прошли ворота и сразу же свернули направо, оставив слева ханскую конюшню. Похоже, я знал, куда нас ведет Шауфус. В руках у разведчика находился план Хивы и он, поглядывая на него, шел достаточно уверенно.
Зиндан нашелся в глубине дворца. Он представлял собой приземистое сооружение с тяжелой дверью и узкими, забранными решетками, окнами. Обитые металлическими полосками двери были закрыты.