Большая книга перемен
Шрифт:
– Меня.
– Ого!
– Опять «ого»! Говорю без фокусов: я эту девушку люблю и собираюсь на ней жениться. Мы с ней общаемся, она не говорила?
– Нет.
– Общаемся пока так… Ну, без всяких… Пока по-дружески… Но она думает над моим предложением. Я помог ее семье, ее матери – не потому, что хочу ее купить, а… Ну почему бы не помочь семье девушки, которую считаешь невестой?
– А она считает себя невестой?
– Она думает, я же сказал! Она свободна! Но если ты ее тоже любишь, если у тебя серьезные планы, я тут же устраняюсь.
– Благородно.
Павел Витальевич посмотрел на сына снизу вверх, отчего зрачки ушли под веки, а глаза
– Ты мне поехидничай тут еще! – сказал он. – С тобой о смертельно важных вещах говорят, доходит до тебя?
– А если я действительно собираюсь на ней жениться? Ты в самом деле отойдешь в сторону?
– Да. Может быть. Не знаю. Да врешь ты все, – сказал вдруг отец с явным облегчением. – Уж я-то тебя знаю – врешь, Егорушка. Ничего ты ее не любишь, жениться не собираешься. Иначе ты бы себя по-другому вел.
– Это как?
– Не знаю. Почитай своего Станиславского, он объяснит. Пошли к гостям, а то неудобно.
– Я сейчас.
Егор зашел в туалет, хотя ему было не нужно.
Сел на крышку унитаза.
Стал думать.
Он стал думать о том, насколько ему действительно нужна Даша, насколько он готов перейти дорогу отцу. Ведь если перейти, надо действовать и дальше.
И понял: не готов перейти дорогу, не хочет переходить. Вопрос отца, поставленный ребром, помог Егору понять, что Даша – всего лишь увлечение, необходимое для подогрева честолюбия. Вот для чего в драматургии, в театре нужны острые сшибки персонажей: в конфликте выявляются истинные побуждения каждого. Герой говорит: «Люблю!» Ему говорят: «Хорошо, умри за нее, отдай миллион, сделай то-то и то-то». И он понимает: не готов. Вывод – не любит.
Ну и славно, успокоился Егор. Есть вещи интереснее. Творчество, только оно чего-то стоит, остальное – преходяще.
Когда он вышел, выяснилось, что Даша уехала с Радой, которая сослалась на срочные дела в городе (на самом деле ее страшно раздражала низкая скорость Интернета, которым здесь была вынуждена пользоваться через мобильный телефон, а сигнал слабенький, да еще и прерывается то и дело, любой сбесится).
42. И. Приумножение
__________
__________
____ ____
____ ____
____ ____
__________
Время благоприятствует выдающимся личностям.
Чуть дальше Водокачки – село Привольное, окруженное дачами. И в селе, и в дачном массиве обитают люди небедные, которые, понастроив себе коттеджей, напоминающих небольшие дворцы, сбросились и возвели в Привольном большую, красивую церковь – чтобы не стыдно было сравнивать с окружающими мирскими строениями. Но сохранилась и старая церквушка в другом конце этого большого села, ее посещали лишь местные старухи, привыкшие к своему храму. Там служил священником отец Михаил: епархия сочла, что одинокому человеку и такого прихода хватит. А одинок он был, потому что четверо его детей выросли и разъехались, жена же, матушка Ольга, сильно болела желудком и жила почти все время у младшей дочери в Пятигорске, лечась и присматривая за двумя маленькими внучатами.
Людей мало, но службы те же, распорядок тот же, да еще хлопоты по церковному хозяйству, отец Михаил сильно уставал. Церковь ветшала, средства на поддержание были скудные, особенно заботила старая чугунная ограда, треть которой еще в советские времена умыкнул темной ночью какой-то дачник к себе на участок, а прореха была залатана простым деревянным забором. Надо бы починить ограду,
Лет шесть назад повадился приезжать Павел Витальевич, который однажды заглянул сюда и удивился, узнав в отце Михаиле бывшего соратника по комсомольским делам; одно время Михаил даже был начальником Павла, сидя в горкоме. Павел Витальевич обрадовался и тут же назначил отца Михаила своим духовником – то есть попросил таковым быть. Но общение было необрядное, фактически светское, Павел Витальевич заезжал нечасто, при этом не в храм, а к батюшке домой, поздно вечером или даже ночью и, увы, не раз был при этом пьян. Отец Михаил терпел: Павел Витальевич время от времени жертвовал некоторые суммы, которые все шли на неотложные нужды, но главная мысль отца Михаила была выпросить ограду. Однако дело это недешевое, поэтому он все оттягивал, стеснялся. Мешало главным образом то, что он Костякова-старшего, прямо говоря, недолюбливал. Вечно Павел Витальевич то начинал вспоминать советское прошлое, которое казалось отцу Михаилу безвозвратно далеким, ушедшим, будто он там и не жил, то философствовал на религиозные темы, считая, что прочтение Евангелия по диагонали дает ему такое право. И часто разговоры кончались довольно остро, после чего перейти к теме ограды была затруднительно.
Вот и сегодня: отец Михаил уже готовился ко сну – звонок телефона. Увидев, кто звонит, он хотел проигнорировать: дескать, спал, не слышал. Но не выдержал, взял трубку. Павел Витальевич извинился за поздний звонок и просил разрешения заглянуть на полчасика. Был тут неподалеку у тестя на дне рождения, вот и – …
Отец Михаил готов был отказать, причем не лукавя, – устал, да и все. Приезжайте, дескать, завтра на службу, вы у причастия-то давно вообще были? Но он вспомнил о часовне, недавно построенной Костяковым в здании вокзала, вспомнил свою обиду и досаду при этом известии, вспомнил придуманный деликатный ход: шутливо сказать, что, позаботившись о странствующих, можно теперь немного подумать об остающихся. Ведь если он часовню отгрохал, ограда для него – тьфу. Может, сегодня, не откладывая, и сказать.
– А где вы? – спросил отец Михаил.
– Да возле вашего дома.
Отец Михаил выглянул в окно: действительно, во дворе стоит большая машина, Костяков с телефоном ходит возле нее.
– Заходите, раз так, – сказал отец Михаил.
Павел Витальевич вошел, отец Михаил, упреждая его возможные порывы насчет благословиться, протянул руку, чтобы поздороваться по-граждански.
Не откладывая, Павел Витальевич объявил:
– Поговорить хочу, отец Михаил.
– Ну, поговорим. Чаю?
– Можно.
Отец Михаил включил электрический чайник, сполоснул заварочный, бросил туда горсть чаю. Павел Витальевич все это время молчал.
Наконец все было готово, отец Михаил сел, разлил чай, придвинул сахарницу и вазочку с сухарями.
Павел Витальевич отхлебнул, обжегся, фыркнул и спросил:
– Скажите, батюшка, если я полюбил девушку на тридцать лет моложе себя и собираюсь на ней жениться, это грех?
– Почему? Гражданский кодекс не запрещает, церковь тоже не протестует. Если женитесь для семьи, чтобы дети были, какой же грех? Она-то хочет?