Большая книга перемен
Шрифт:
Однако Немчинов хотел получить удовольствие сполна, немного поиграть в наивность и простодушие, что у него неплохо получалось (так он считал, будучи без всякого наигрыша довольно наивным и простодушным человеком).
– Понимаете, – сказал Илья, – о Постолыкине книга – беллетризованная биография.
– Какая?
– Беллетризованная. То есть биография, облаченная в форму художественного повествования.
Петр очень старался – хотел понять.
– Нет, но я читал тоже, там ничего художественного
– Это не придумал. А диалоги?
Немчинов взял книгу, раскрыл, полистал.
– Вот: «“Больше ничего не хочу слышать”, – сказал Постолыкин. “Что же ты с нами делаешь!” – возопила Анна Феоктистовна. “Не зычь, не пожар!” – сурово пресек Игнат Тарасович».
Немчинов прочел с удовольствием, вспоминая, как славно работалось над этой книгой, как он нащупывал язык, умеренно вставляя архаичные сочные словечки вроде вот этого «не зычь» – сиречь не кричи громко, зычно.
– То есть этого не было? – спросил Петр.
– Было, но я же там не присутствовал. Что-то в таком духе, возможно, говорили. Но не обязательно именно так. Это художественная реконструкция.
Петр был озадачен. Он достал телефон – наверное, хотел позвонить более образованному брату. Но, не позвонив, положил телефон на стол. Его озарило:
– Так еще легче! – сказал он. – Там вы придумывали, а тут будет все по правде! Мы вам расскажем, а вы запишете. И диалоги эти самые, и все остальное. Короче, вопрос в чем: сколько будет стоить?
Немчинов усмехнулся:
– Вообще-то прейскуранта нет, смотря кто пишет. Кто-то и за двадцать тысяч рублей согласится, а кому-то двадцати миллионов мало.
– А конкретно? – спросил Петр, почувствовав себя увереннее: торговаться было его стихией. – Мы узнавали, десятка, например, приличная цена. Десять тысяч в смысле. Долларов.
– Прежде чем говорить о деньгах, я должен понять, о ком я пишу и с какой целью, – сказал Илья, скромно наслаждаясь ситуацией.
– Ну вы странный какой-то! – удивился Петр. – О нашем брате, сказано же! А цель – к дню рождения подарить.
– Но я о вашем брате ничего не знаю.
– Весь город знает, а вы нет?
– Только в общих чертах.
– Ничего, расскажем.
– Хорошо бы еще какой-нибудь семейный архив, какие-нибудь записи. Для создания полноценной книги на документальной основе нужен обширный фактический материал. Я Постолыкиным восемь лет занимался. И потом, как вы отнесетесь к тому, что я могу наткнуться на нежелательные факты? Или вам нужен только позитив?
Чуксин, судя по тому, как напряженно он морщился, все меньше понимал Илью.
– Какие еще нежелательные факты? К дню рождения книга, ничего нежелательного быть не может!
Тут Илья
– Извините, это не ко мне. Вам нужно в Москву обращаться, там писателей полным-полно. Или хотя бы к местным настоящим писателям, знаете, к тем, которые еще не забыли, как соцреализмом занимались, это ближе к вашим запросам.
– Ясно, – сказал Петр. – Триста тысяч рублей мало, так я понимаю?
– Да не в деньгах дело!
– А в чем?
– В том, что я привык следовать фактам, писать правду, а вы мне предлагаете дифирамбы петь в жанре романа. Я дифирамбы петь не умею.
– Какие еще дифирамбы, не свадьба! – сказал Петр. – Пишите правду, кто против? Только правду нормальную, хорошую, к дню рождения книга все-таки. Полмиллиона устроит?
– Нет.
– Почему?
– Я же сказал – дело не в деньгах.
– А в чем?
– В формате. Я в таком формате не работаю.
– Формат какой-то. При чем тут формат? А деньги хорошие. Вряд ли вам тут такие платят, – Чуксин оглядел дешевые редакционные столы на металлических ножках, старенькие компьютеры, расшатанные кресла с протертыми сиденьями и спинками, желтый линолеум на полу с высветленными белесыми тропками, где чаще ходят, а в иных местах и с дырами.
– Да, хорошие, да, тут таких не платят. Все понимаю, но – увы, – Илья развел руками.
Чуксин взялся все-таки за телефон, набрал номер.
– Макс, – сказал он, глядя на Немчинова, как на посторонний объект. – Он не хочет. Говорит, не его формат. Полмиллиона давал.
После этого Петр выслушал указания двоюродного брата, отключился и сказал:
– Миллион.
Немчинову даже жарковато стало. Но не от жадности, а от гордости, от чувства собственного достоинства. Может быть, солдаты на войне, совершая подвиг, пусть даже не вполне разумный с обыденной точки зрения, чувствуют что-то подобное.
– Нет, – твердо сказал он. – Извините. Я своих решений не меняю.
– Тогда я пас, – сказал Петр. – Не хотите как хотите. А больше заплатить не сможем.
– Я и не прошу.
– До свидания.
– Всего доброго.
Они расстались в противоположных чувствах: Петр так и не понял Немчинова и был собою недоволен, а Немчинов, наоборот, очень себя уважал.
Вошла Ольга Грушева из отдела рекламы, оглядываясь и недоумевая.
– Это не Петр Чуксин был?
– Петр Чуксин, – подтвердил Илья.
– А чего он хотел? Не рекламу же дать? Мы для него все равно что стенгазета.
– Нет, по другому делу.
– По какому?
Илье очень хотелось похвастаться, но он удержался. То, что узнает Грушева, к вечеру будет знать весь город. Это ни к чему.