Большая книга перемен
Шрифт:
Вячик повозился, поприкладывал слова к словам, и за час сочинилось следующее:
Святее нет имен – Отец и Мать.Мы будем вас всечасно вспоминать.Ведь это вы открыли дверьТуда, где живы мы теперь!И весь прекрасен этой жизни свет.Одна печаль: что вас средь нас уж нет.Он даже руки потер – здорово получилось! Красиво, достойно, без пошлости.
Идем дальше. Детские фотографии Павла, Леонида, Максима. Павел и Максим с малолетства крепыши, Леонид похудее, побледнее. Может, тоже в стихах попробовать?
ОВячик даже вспотел не только от творческого усилия, но и от удовольствия: усилие оказалось приятным, второе стихотворение далось намного легче первого. Впрочем, надо остыть. А то понапишешь, а им не понравится. Надо проконсультироваться сначала. Он позвонил Максиму, извинился за беспокойство, рассказал о своей придумке, прочел то, что сочинил. К его удовольствию, Максиму очень понравилось. – Даже не знал, Вячеслав Ильич, что у вас такой талант. В самом деле, стихи – самое то, звучит празднично. И никаких лишних деталей. Но конкретики кое-где подсыпьте все-таки. – Постараюсь. И Дубков начал стараться. Машинально он бормотал и напевал, и Татьяна наконец услышала то, чего ждала, – и «баям-бадам!», и «ёптарида!». И с легким сердцем пошла готовить обед. Братья в школьной форме. Пишем:
Веселые вы, школьные деньки!В душе о вас мерцают огоньки.Хотели б мы и за порогом школьным,Чтоб мир казался звонким и прикольным!Несколько смущало слово «прикольным», но Вячик успокоил себя: как о школе писать без юмора? Но тут он вспомнил про конкретику. Надо, надо. Пробуем.
Был Павел заводила там и лидер…Хорошо, но рифмы нет. Выскочило вдруг слово «пидор», не подходящее ни по созвучию, ни по смыслу. Но смешно – Вячик даже коротко хохотнул. Уберем лидера.
Был Павел первый школьный заводила…И снова выскочило: «мудила». Чертовщина какая-то. Так-так-так. Нашлось!
О Павле слава по пятам ходила.А Леонид и младший брат МаксимХодили вместе с славой вслед за ним.Опять получилось с юмором, но это хорошо: в поздравления всегда стараются добавить юмора, чтобы не звучало слишком елейно или казенно. «С славой» немного неблагозвучно, но почему Лермонтову можно «звезда с звездою», а мне нет? Дубков предвкушал не просто одобрение Максима, а его восторг – автор сделал намного лучше, чем его просили, такие стихи и вслух на юбилее прочитать приятно. Может, и денежек добавит, подумалось мимолетно, стихи же дороже всегда стоили, чем проза. Дело ладилось:
Вот Павел уж не мальчик, а студент.В душе воздвиг науке монумент.И бастионы всяких сопроматовОн брал без пушек и без автоматов.Максиму с Леонидом дал пример,Достигнув в обученье высших сфер.В то время, как у многих был облом,Он получил с пятерками диплом!С женитьбой тоже вышло отлично:
Тут встретилась красавица Ирина.Его любовь была почти старинна.(Вячик гордился этой строчкой.)
А вскоре за любовь была награда:Сперва Егор, а чуть попозжеОдно плохо – лапидарно. Это, конечно, признак таланта, но они-то в этом ничего не смыслят, скажут, мало работал, легко отделался. Ничего, сначала сочиним болванки, а потом раскатаем каждое четверостишие еще на три-четыре куплета. На фотографиях зрелый возраст – уже труднее. В тексте Максима сухие биографические сведения, с трудом поддающиеся поэтической переработке. Слишком все специфично. В сугубую лирику тянет, без юмора:
Вся наша жизнь – железная дорога.Там Павел был опора и подмога.(«Подмога» плохо, надо потом заменить.)
Но сделано для РЖД немало.В дороге этой есть и Павла шпалы.«Но» – почему «но»? И РЖД не всегда были РЖД. В советское время было МПС. Ладно, это тоже потом. А вот групповые фотографии. Одна из недавних: местная элита снялась с посетившим Сарынск Виктором Викторовичем Шестаковым, сарынским выходцем, а теперь большим человеком в Кремле. Дубков – разогналась рука – бодро начал:
А здесь мы видим единенья час,Когда земляк наш осчастливил нас.Павел Витальевич, как видим, ближе всех,То не карьеры – дружества успех.Сезонтьев тут, наш славный губернатор,И тоже друг, а заодно оратор.Юмор заключался в том, что губернатор заикается и картавит, над этим все подшучивают, он не обижается, говорит: главное не слово, а дело; если альбом попадет в его руки – не оскорбится. Но Дубков собственному юмору не порадовался. Запал куда-то испарился. Он смотрел на фотографию, на знакомые лица. Вячик знал подноготную этих людей и, хотя считал, что в любой жизненной ситуации из всех зол выбирают лучшее, поэтому и примкнул когда-то к Сезонтьеву, понимал: эти солидные мужчины (и две женщины – министры культуры и соцздрава) с ног до головы замазаны нашим проклятым временем, которое никого не оставило чистым, кроме тех разве, кто лежал в параличе или жил в глухом сибирском селе. Жулик на жулике, думал Дубков, а я, значит, стишки о них писать буду? Уже пишу. Вместо того чтобы под фотографией крупно: «Россия воровская». Красиво, кстати, звучит, хоть и трагично. Дубков схватил листок и, не отрывая пера, махом написал:
Мы всё в начале славных дел,А продолженья нету.Кто опоздал, тот не успел,Гони, дружок, монету.Надо же. Восемь лет ни строки – и вдруг. Публицистика, конечно. Мелковато. Впрочем, почему публицистика? Гражданская лирика! А гражданская лирика – понятие крупное.
Монеты нет – садись в тюрьму,Молчи, авось дозреешь.Нечистых в трюм иль на корму,Им корму дать и зрелищ.А на носу под крик «ура»,Сама себя лаская,Гуляет с ночи до утраРоссия воровская…У Дубкова даже сердце заколотилось, так взволновали его собственные стихи. А Татьяна уже второй час прислушивается, недоумевает – из кабинета тишина. На всякий случай она достала из укромного места бутылку водки и поставила в холодильник – запотевать заманчивой росой.
33. ДУНЬ. Бегство
__________
__________
__________
__________
____ ____
____ ____
Эта гексаграмма благоприятна для интересного отдыха и развлечений.