Большая книга перемен
Шрифт:
– Э-э, ты не очень-то!
Даша прятала за спину аппарат, Павел подошел, вырвал его и хрястнул о дерево. А потом растоптал. Поднял, что осталось, схватил за ремешок, раскрутил и кинул – далеко, куда-то в кусты за кладбище.
– Не горюй, куплю новый. Но больше не шути со мной. Я с тобой по-человечески, а ты… Ладно, сам виноват.
Павел пошел в машине. Сел. Высунулся:
– Едешь?
– Спасибо, мне тут хорошо.
– Не дури, тут никакого транспорта нет.
– Пешком дойду.
– Дело твое.
И
Даша злилась и на него, и на себя. Человек чудит, конечно, это смешно, но не врет, действительно влюбился, а она фотиком начала щелкать. Детский сад. Но орать на себя она тоже не позволит. Как сразу покривился весь, как его расперло! Но, опять же, не в себе человек…
Даша взяла телефон, позвонила Павлу.
Тот ответил сердито и коротко:
– Ну, чего?
– Извини. Возвращайся.
Через пять минут Павел вернулся, Даша села в машину.
– Я не потому, что не хочу пешком идти, – сказала она. – А просто – ну, неприлично себя повела, конечно. Давай сделаем паузу, ладно? А то, извини, ты как танк, а я как муравей. Мне страшно.
– Правда, что ли?
– Конечно. Ты вон какие клыки показал.
– У танков клыков не бывает. Просто не надо меня заводить.
– А на меня не надо орать.
– Ладно, договорились.
Довольно долго ехали молча. Потом Павел спросил:
– А чем твой парень занимается? Где живет?
Даша рассказала – так, как было. Рассказала даже о проекте Володи снять помещение и открыть фотостудию.
– Могу помочь. Это ведь и для тебя тоже.
– Ты понимаешь, как это выглядит?
– Да никак. У меня площадь есть в торговом центре «Меркурий», сдам вам метров сорок, хватит?
– И меньше хватит. Но мы будем платить!
– А куда вы денетесь? На рассрочку разве что соглашусь – в виде исключения.
– Это хорошо бы, – сказала Даша деловитым голосом деловитой девушки.
В городе она вышла, хотя ей было нужно ехать в ту же сторону, что и Павлу, к Водокачке. Но она не могла уже находиться с ним рядом, слишком как-то стало неловко. Ничего, на маршрутке доедет. Или к Володе опять? Нет, домой, к Лиле.
Даша приехала домой, весело обедала с Колей, весело говорила с Лилей, затеяла стирку и уборку.
Но на душе было темно и непонятно. Странный был сегодня день. Очень странный.
Вдобавок ко всему, когда ехала в маршрутке, позвонил друг Коли, тот самый Сторожев, который рассказывал ей про свою «я-болезнь». Просит сделать фотографии сотрудников. Хорошо, если дело только в фотографиях. А если и тут личный интерес? Они что, с ума все сошли?
Даша сказала, что очень занята, позвонит, как только освободится.
32. ХЭН.
____ ____
____ ____
__________
__________
__________
____ ____
Вы разрываетесь на части, пытаясь двигаться сразу в двух направлениях.
Дубков опять пыхтел в кабинете, привыкший таким нечленораздельным образом общаться сам с собой, а жена Татьяна прислушивалась. Она знала, что Вячик вчера встречался с Максимом Костяковым, что тот вторично предложил ему написать книгу. И Вячик вчера был весел, возбужден, доволен собой. Но сегодняшнее пыхтенье было настораживающим, с преобладанием междометий «це-це-це», «ну, ё!», «ы-хы-хы». Это и раньше случалось, но, как правило, муж преодолевал сомнения и все кончалось победительным «баям-бадам!» или окончательно торжествующим «ёптарида!».
На этот раз период колебаний затянулся.
Дубков и в самом деле не мог понять, как подступиться к материалу. Максим Костяков опять обратился к нему, предложил сделать на этот раз не книгу, а что-то вроде альбома с подписями. Правда, и денег меньше, но зато в две-три недели можно осилить эту халтурку.
Халтурка-то халтурка, но, оказалось, не так все просто.
С утра Дубков засел перебирать фотографии и читать подготовительный текст Максима (фотографии и фрагменты текста были пронумерованы, чтобы не искать, где что должно быть).
Фотографии и семейные, и такие, где Павел фигурирует среди уважаемых персон, находясь, как правило, в центре.
Дубков разложил по хронологии – детство, школа, институт и т. д.
А вот папа с мамой. Большая раскрашенная фотография, мама в крепдешиновом платье, застыла, будто в игре «замри – отомри». Аналогично и папа. Кроме внешней схожести с оригиналами, в лицах ничего личного. Есть в таком подходе и наивность, и великое хитроумие: если представить, что такие портреты десятками и сотнями повешены в ряд, никто не выделится, не обособится, то есть не продемонстрирует стремления быть лучше коллектива. И все умеренно симпатичны.
Казалось бы, просто наблюдение, а ведь за ним эпоха, подумал Дубков. Вот бы что подписать под портретом. Но там всего лишь: «В.Д. и Е.М. Костяковы». И примечание Максима: «Тут хорошо бы подпись в стихах, что значат отец и мать для нас, для людей вообще. Про святое отношение к родителям. Можно придумать или поискать в Интернете».
Дубков поискал в Интернете, но там были все больше поздравительные вирши, адресованные живым. С ужасающим дурновкусием, естественно. А надо об ушедших все-таки чуть покультурнее. Однако даром, что ли, он не только прозаик, но и поэт? Две книги лирики – не собачий хвостик! Правда, последние лет восемь ни строчки не написал – очень уж прозаическая пошла жизнь.