Большая книга перемен
Шрифт:
Сторожев после неудачного звонка Даше вдруг почувствовал неприязнь по отношению к собственным чувствам. Ему противна стала своя влюбленность, он будто увидел себя со стороны: почти пожилой мужчина, с возрастной полнотой и сединой, с нездорово красноватым цветом лица, распустил слюни, желает вкусить девической прелести и почему-то надеется, что у него есть шанс.
А тут еще жара и несколько подряд вызовов к тяжелым больным, один из которых не дождался его приезда, отдал богу душу после двухнедельного непрерывного и оказавшегося непосильным
И приближался день рождения. Сторожев то отмечал его, то нет, в зависимости от настроения, то собирал гостей, то оставался вдвоем с Наташей – так было в прошлый раз. Сейчас не хотелось ничего.
Позвонил Немчинов, спросил:
– Извини, у тебя когда день рождения? Не сегодня?
– Завтра. Но я не отмечаю, настроение паршивое. Уехать, что ли, куда-нибудь…
– А давай! – вдруг подхватил Илья. – Есть одно хорошее местечко на Медведице, я там, правда, не был, но все хвалят. Рыбки половим, костерок разведем, посидим вечерком, выпьем по-человечески, поговорим. Ты наверняка давно свежим воздухом не дышал. Колю позовем, еще кого-то, если хочешь.
Дашу, подумал Сторожев. Но кто тогда с Лилей будет?
– Ладно, – сказал он. – Позвони ему, предложи. Больше никого не надо.
Немчинов позвонил, Коля согласился, попросив Дашу пару дней побыть с Лилей. Та, конечно, была не против:
– В самом деле, тебе пора чуть-чуть развеяться.
Выехали на машине Сторожева утром, с тем чтобы через два-три часа добраться до Медведицы возле большого села Куромыш. Именно где-то там утонул Леонид Костяков.
– Хочешь заодно обследовать место преступления? – спросил Илью Сторожев.
– Да не было, скорее всего, никакого преступления. Но почему-то тянет меня посмотреть на эти места.
– Ну да, ты же книгу пишешь. Воссоздание атмосферы?
– Типа того, – Немчинов не стал говорить, что книгу он уже не пишет.
Вернее, пишет, но не ту. Идея создания художественного повествования вернулась. Только не надо никаких предков и вообще никакой семейной истории. Будет книга о человеке, который пошел против правил времени и был уничтожен. Как – неважно. Может, даже и не говорить до самого конца, пусть читатель сам додумает.
Коля отдыхал от всей души, любовался из окна пейзажами, радовался плавному ходу машины. Чувствовал себя – как на каникулах.
Свернули с асфальта, по грунтовке въехали в село Куромыш – длинное, растянутое километра на полтора. Тут начались мучения. Главная улица села была необыкновенно широкой. Когда-то посередке были погреба и сараи, объяснил Немчинов, демонстрируя свою эрудицию краеведа, потом их снесли, насыпали грейдер. Грейдер разбили вдрызг тяжелой техникой, тракторами и комбайнами. Вдоль грейдера наездили другую дорогу, но раздолбили и ее. Тогда проторили и третью, и четвертую, и вся улица стала в результате хитроумным переплетением более или менее проезжих участков, и каждая машина вынуждена была петлять и выделывать зигзаги,
Даже на внедорожнике Сторожева пришлось помучиться не меньше получаса.
Наконец выехали опять на полевую дорогу.
– Не прошло и полгода, – грустно заметил Илья.
– Только не о судьбах Родины! – закричал Сторожев. – Сегодня мой день рождения, запрещаю говорить о политике и вообще!
– Вообще – это что? – уточнил Коля.
– Это все!
Поехали перелеском, потом лесом, места пошли довольно дремучие.
– Чувствуется, река рядом, – сказал Коля, улыбаясь. – Посвежело.
И точно, вскоре показались густые прибрежные заросли, сквозь которые блеснула вода.
Дорога вывела к мосту, переехали на другой берег, высокий, с соснами над небольшим обрывом, свернули и вскоре выехали на полянку, где посредине была куча золы, валялись камни, сучья, ветки, бутылки, банки, пластиковые пакеты.
– Вот и стойбище, – сказал Сторожев. – Я думаю, больше никуда не надо. Очистим этот хлам и обоснуемся.
Убрали мусор, бутыли и пакеты Сторожев собрал в большой полиэтиленовый мешок и сунул в багажник.
– Экологическое сознание! – с приятельским ехидством воскликнул Коля.
– А ты думал!
Остальное сожгли в разведенном костре.
Потом Илья и Валера ставили палатку, а Коле не терпелось пойти с удочками к реке.
– Я в детстве каждое лето в деревне жил и всех облавливал, – хвастался он. – Но у нас там мелочь была – пескари, красноперки, а тут, говорят, окунь густо идет, щуренка подцепить можно.
– Ну подцепи, – напутствовал Сторожев.
Через час Коля появился с пустыми руками.
– Я не знаю, как тут ловить! – с веселой досадой сказал он. – Течение быстрое, я кидаю – и тут же клюет. Я подсекаю – срывается. Не успевает зацепиться. Я стал по берегу бегать. Бегу, он клюет…
– Кто?
– Окунь! Тут их тьма, плывут нагло прямо перед глазами. Бегу, он клюет, я уже готов подцепить, а там кусты начинаются, пройти нельзя. Я опять – то же самое. То есть клюет – сразу, не ловится – ничего! Сплошная нервотрепка.
– Такое быстрое течение? – спросил Илья.
– Смотри, как он встрепенулся, – сказал Валера Коле. – Сейчас наконец раскроет загадочное преступление.
– Запросто, – ответил Немчинов и пошел к реке.
В этом месте была небольшая песчаная отмель, справа и слева от нее – непролазные кусты, свисающие над водой. Течение действительно быстрое. Илья разделся, вошел в воду – довольно холодную. Поплыл поперек реки, его тут же понесло. Встал. Все равно кренило течением. Наклоняясь навстречу ему, он пошел дальше и понял, что в этом месте Медведицу можно перейти вброд, только на середине проплыть несколько метров. «А быстрая река больно глубока», – вспомнил он слова песни. Да нет, быстрые реки глубокими не бывают. А может, и бывают, много ли он видел рек?