Большая книга ужасов. Самые страшные каникулы (сборник)
Шрифт:
Ручей действительно пересекал дорогу просто так, бесхозно, ни трубы, ни перехода, ни балки поперек.
– Мост снесло по весне, вот и все, – предположил я.
– Ну-ну.
Мы приблизились к ручью.
Не знаю, ручей этот совсем не походил на мрачную Козью Речку, обычный такой ручей, прозрачный. Течение не сильное, дно песчаное, ничего необычного. Я сорвал ромашку, запустил в воду, цветок медленно поплыл.
Галка резко разбежалась, перепрыгнула на другой берег.
– Теперь в прыжках будем состязаться? –
Галка опять промолчала, уселась на кочку, закинула ногу на ногу.
Я прыгать не стал, сел на кочку на своем берегу. Ладно, посидим. Интересно, откуда у той фигуры с фотоснимка браслет? В принципе, откуда угодно он мог взяться. Полина могла потерять его в лесу, а эта фигура его подобрала. Да тысячи причин, вплоть до того, что и этих браслетов, наверное, тысячи, если не больше, я уже говорил про это. При чем тут новолуние? При чем тут идеи Галкины?
– Ты видел?! – вдруг подпрыгнула Галка. – Видел?!
Она подскочила к самой воде, вытянула руку.
Да, теперь видел. Теперь я видел. По воде плыла ромашка. Та самая, которую бросил я. Правда, когда я ее бросил, она плыла слева направо, в сторону Соти, все как полагалось.
А теперь она плыла наоборот.
– Течение поменялось… – прошептал я.
– Я же говорила!
Ромашка продолжала уплывать, постепенно ускоряясь и закручиваясь вокруг оси.
– Это как? – глупо спросил я.
– Пойдем!
Галка перепрыгнула обратно ко мне:
– Надо посмотреть!
– Погоди, объясни хотя бы…
Но Галка уже схватила меня за руку и поволокла вдоль ручья в лес. Я примерно ориентировался на местности, от этого места до реки тоже километра три, не больше. Но мы шагали не в сторону реки, мы шагали в глубь леса, в ту сторону, где тайга простиралась почти до Ледовитого океана.
Вообще не хотелось блуждать вдоль этого ручья и выяснять, отчего он вдруг поменял течение. Хотя на самом деле – отчего?
Я попытался припомнить, имелись ли такие случаи в истории, и кое-что припомнил – кажется, Волхов. Бывали случаи, что Волхов начинал течь вспять. А вот тут… Ручей обычный, и при чем тут новолуние? Ну не всякая же фантастика с гравитационными аномалиями…
А Галка продолжала тащить меня по берегу.
Ручей оказался извилист сильнее, чем я думал, Галка тянула меня вдоль него, не выпуская из виду ромашку. Причем ручей тек пока не по ущелью, а по неглубокому овражку, почти по поверхности. Ромашка белела на поверхности воды, но она очень хорошо проглядывалась, поскольку неожиданно резко стемнело. Неожиданно наступила темнота, не сумерки, а непосредственно темнота, я как-то и не заметил когда, точно мы вошли в полосу ночи, и не вошли, а как бы сразу оказались внутри, и почему-то меня это не сильно удивило.
А Галку и подавно.
– Может, ты все-таки расскажешь, что тут происходит? – в очередной раз попытался воззвать я к сестре.
– Может, –
– Хватит вилять – почему течение поменялось?
Ромашка замерла.
Галка тоже остановилась.
– Это не простое место, – негромко произнесла она. – Очень непростое место, я еще по снимкам поняла. Такие места уникальны…
Галка замолчала и уставилась в лес.
И я тоже уставился.
Там что-то явно происходило. Перед нами лежал ночной сосновый бор. Весной наткнулся в школе на альбом художника Куинджи, он пейзажи рисовал. Я живопись вообще-то не очень люблю, вернее не понимаю, то есть обычно мне про картины кто-нибудь объясняет, что нарисовано и что хотел сказать художник своей работой, а тут мне как-то и подсказывать не понадобилось – эти картины точно мне в мозг сами по себе влетели и в нем осели. Странные эти краски, тревожные, пугающие, потусторонние, точно он рисовал не тот лес, который он видел, а другой…
Так вот, этот лежащий лес был точно нарисован Куинджи.
Это было что-то невообразимое.
Вокруг нас тянулись в небо сосны, ровные, как карандаши, и светящиеся, словно с одной стороны их выкрасили серебристой краской. Под ногами был мох, однако он каким-то образом трансформировался, наполнившись мелкими сияющими искрами, в нем зажглись голубые огоньки, живые, похожие на снежинки или на капли росы. И воздух – он не утратил прозрачности, но приобрел некое другое качество, волнистость, что ли. Воздух стал почти водой, лесная роща приобрела акварельность и смазанность, и луна…
Откуда здесь луна, если сейчас новолуние? Никакой луны быть не должно. И свет этот…
Откуда-то сбоку светила синеватая и невидимая луна, причем светила непонятно, точно через тонкую прорезь, свет падал наискосок и придавал окружающему облик марсианского ледника.
И в этом синем цветовом безумии что-то двигалось. Нет, я не мог увидеть движения, это было и не движение вовсе, а какое-то ощущение движения, точно смещался сам свет, точно шагали там, в глубине лесного пространства, хрустальные тени.
– Что это? – прошептал я.
– Это то, что… я не думала, что это настолько…
Голос Галки звучал восторженно и счастливо, точно она нашла клад. А у меня совершенно неожиданно заболела голова, причем так сильно и резко, что я на некоторое время ослеп, на секунду.
Ослеп и покачнулся, Галка поймала меня за руку.
– Стоять! – прошептала.
Я стоял, глядя, как лес вокруг меня погружается в медленное мельтешение. Галка протянула мне платок. Я подумал, что она совсем уже рехнулась, но потом увидел, как с кончика носа у меня капает кровь. Видимо, в носу у меня лопнул сосуд, причем немаленький, потому что кровь текла почти ручейком, так что мне пришлось свернуть Галкин платок в жгутик и заткнуть им ноздрю.