Большая литература
Шрифт:
Когда часовая стрелка сдвинется на 1 большое деление, а минутная сделает один круг, у меня готово 180 конвертов.
Через 4 часа, или 240 минут, или 720 конвертов, я обедаю.
Еще через 720 конвертов, или 240 минут, или 4 часа, я кончаю работать.
После этого я лежу на диване. У меня хороший двуспальный диван. И смотрю на часы до тех пор, пока часовая стрелка вплотную не приблизится к числу 11. В это время я завожу часы и ложусь спать.
Главное, никогда не забывать заводить часы.
Когда я просыпаюсь, на часах стоит
Раз в 3 дня, или 72 часа, или 4320 минут, я должен отнести готовые 12 960 конвертов. Это время я не люблю. Часы на улицах не всегда точны, это меня сбивает. И я начинаю нервничать.
Раз в 7 суток, или в 168 часов, или в 10 080 минут, ко мне приходит Женщина. Она старше меня и некрасива, но это неважно. Она приносит с собой бутылку портвейна и пачку лимонных вафель. Она выпивает портвейн, я съедаю лимонные вафли. Я люблю лимонные вафли. Через 2 часа, или 120 минут, она уходит. Иногда мы с ней разговариваем.
Я никогда не пропускаю момент, когда на часах меняется месяц. В этот день я ложусь на 1 час, или 60 минут, позже. Это большое удовольствие смотреть на часы на 1 час, или 60 минут, дольше.
В день смены года я выпиваю бутылку пива. Эту традицию я завел в 32 года. Когда… Впрочем, это не важно. И с тех пор выпил 34 бутылки пива.
Я думаю, у меня впереди еще достаточно лет, часов, минут, чтобы клеить конверты и смотреть на часы.
Главное, не забывать вовремя заводить часы…
Господи, а когда я заво…
Кепка набок и зуб золотой
«Газон» выехал из ворот Гастронома на углу Петровского и Трубы и двинул по правой стороне Неглинного бульвара в сторону Госбанка. Из двора Булочной, что на углу Неглинки и Рахмановского, внезапно (как же!) выскочила телега с мертво пьяным (как же!) Одноглазым. «Газон» врезался в телегу прямо напротив арки двора, соединяющего Неглинку, Петровку, Крапивенский переулок и Петровский бульвар. Шофер «Газона» был убит первой же пулей «протрезвевшего» Одноглазого. Его напарник был прошит очередью из ППШ Кривым.
Инкассатор в кузове поднял руки, но это ему мало помогло. Я выступил из арки, сдвинул кепку набок, улыбнулся золотым зубом, одним махом перемахнул через борт, чиркнул пиской по его яремной жиле и исчез в темноте двора. Через 5 минут я вышел из арки двадцать шестого дома на Петровку с двумя мешками «капусты» и передал их Косому. Вечером в Сокольниках мы встретимся с Одноглазым, Кривым и Косым, чтобы поделить лавондос. И никто из нас не видел, как в телефоне-автомате около Оптики девица с беломориной в зубах сняла трубку.
Вечером в Сокольниках в «Ландыше», в комнатке за кухней, мы разделили все по-честному. Косой было попытался возбухнуть против Одноглазового, но я сдвинул кепку набок, улыбнулся золотым зубом и чиркнул пиской по яремной жиле…
А когда Одноглазый поднял из-за Зинки хипиш на Кривого, я во второй раз улыбнулся золотым зубом, а если считать
Я всегда сдвигаю кепку набок и улыбаюсь золотым зубом, прежде чем чиркнуть пиской по яремной жиле. Все деловые знают этот мой рабочий почерк.
Поэтому когда я в четвертый раз сдвинул кепку набок и улыбнулся золотым зубом, то Кривой без понуждения подставил яремную жилу.
Заведущий «Ландышем» Валико за две косых спустил жмуров в подвал, а я перешел в общий зал. Народа было немного. Два фраера за столиком в углу терли за что-то свое, да какая-то симпатишная за столиком в центре зала смолила беломорину.
– Лелька…
– Мишка…
Ночь прошла так спокойно и тихо… Недалеко от «Ландыша», под березой, под шепот листьев да отдаленные гудки тачек на Стромынке… А когда у «Красного богатыря» прозвенел первый трамвай, Лелька ушла домой.
А через минуту меня повязали мусора. Сам Кондратьев, начальник Угро, брал… В Сокольниках, недалеко от «Ландыша», под березой… Отгулял мальчишечка… Сто восьмая… Двести девятая… Для тех, кто сечет…
Лелька зашла ко мне в семнадцатую камеру и потянула из кобуры наган…
Я сдвинул кепку набок и улыбнулся ей золотым зубом.
Все деловые знают…
В городском саду
Много лет тому назад я играл в шахматы с одним человеком. Это было в Прибалтике, во дворе гостиницы «Майори». Мимо нас прошла махонькая девочка с мамой. Человек посмотрел на нее и сказал: «Вот тут твое будущее». Я засмеялся: «Матвей Исаакович, мама для меня – слишком стара, а девочка – слишком юна». Человек посмотрел им вслед. Твое будущее родится из этой девочки. Его будут звать Катей. Фамилия Матвея Исааковича была Блантер. Партию я проиграл. А вот Катю…
В том саду, где мы с Вами встретились (между Парнавас, Ата и Я. Асара), ветки деревьев, посеченные осколками снарядов, не успели зарасти свежей корой… На дорожках валялись стаканчики из-под фруктового мороженого, окурки «Севера» и одинокой упавшей звездой поблескивал осколок бутылки. Вот-вот на танцплощадке заиграет оркестр инвалидов, и через секунду Ваши маленькие груди со сладким ужасом прижмутся к моей груди…
И вот в городском саду играет духовой оркестр.
– Как тебя зовут, девочка?
– Катя…
Ваши пальцы пахнут… Я даже не могу сказать чем… И запах сосновой смолы, и моря, о котором я Вам уже говорил, и запах парного молока, который почти неуловимо, но явственно отличает девушку от женщины. Эта дрожащая грань, которую так страшно и так не терпится перешагнуть. Мне даже не хочется целовать эти пальцы… Мне плакать хочется…
И вот в городском саду играет духовой оркестр.
– Как тебя зовут, девочка?
– Катя…
Где-то там, в узких улочках Риги, мы идем с Вами…