Большая охота (сборник)
Шрифт:
– А как же! – с жаром воскликнул я, держа перо наготове.
Но экипаж Петровича отговорил.
Вечером я долго просвещал участников застолья насчет газетных жанров и мимоходом взял интервью не только у своих попутчиков, но и у самого Петровича. А после, утомленные репортерской работой, мы завалились спать.
Утро не принесло радости, туман стал еще гуще. Весь день мы трескали уху и запивали ее спиртом. К вечеру дошли до очерков и зарисовок. Петрович без запинок отвечал на вопрос о характерных особенностях этих жанров.
– Но ты мне про хвейлетон шпарь! – поднимал Петрович вилку с нанизанным куском нельмы. – Я хвейлетоны уважаю!
…Неделю туманилось. Наконец прояснилось, зазолотилось
– Говорить с редакцией будешь? – услышал я бодрый голос Петровича. – Ни хрена, правда, не слышно, но разобрать через слово можно.
Я напряг слух и услышал заливистый голос редактора:
– Куда… делся… ядрена… феня… материалы… срочно… ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш…
– Прямо щас, разбежался, – ответил я. – Косяк лепортажей и хвейлетон впридачу!
– Сеанс окончен, – объявил Петрович. – Связи нет. Передай сборщикам – вижу чумы и ребятенки бегают. Внимание – идем на посадку!..
Иван Лукич из казино
Иван Лукич доедал последний сухарь, а пенсию не несли – дефолт. Рылся Иван Лукич, не взирая на древность, в мусорном ящике и собирал бутылки на пропитание, когда послышался свист. Так: фью-фью, как бобику. Глядь через плечо – громадный черный лимузинище сверкает задом. Вышел высокий, сытый, с пузцом, буржуин, а штаны и пиджак у него с искрой: свирк-свирк.
– Дед Иван, ты ли? – спросил буржуин и прищурился.
– Я, – ответил Иван Лукич, робея.
– Не узнал? Я ж Мишка Вякин! Внук Федоров!
Иван Лукич, обмирая, так и сел на мешок стеклотары. Хрупко стекло хрустнуло от водки «Абсолют» – видать, поддельное. Как же, теперь признал…
– Промышляешь? – ухмыльнулся Мишка. – На жизнь? А ко мне? Сытым будешь. Сбирайся!
…Эта история древняя, как сам дед. Было в ту пору, когда Зимний брали, Ивану пятнадцать годков. Бежали – и он побежал. Через ажурную ограду лезли. «Временных» видел. Царские палаты смотрел. Ну, покрали. Жутко, весело было. А кто ж тогда не крал? С той поры Иван числился официальным героическим участником великой октябрьской революции и легендарного штурма Зимнего. В гражданскую войну он воевал за лучшую долю народную. Потом служил в частях особого назначения, подавлял кулацкие мятежи, обеспечивал продразверстку. Славно отличился Иван Лукич в коллективизацию. В те поры и свела его судьба с мироедом Федором Вякиным. Сколько раз раскулачивал он Федора и подводил под заключение, но тому везло: то комиссия, то амнистия. Смотрит, бывало, Иван Лукич и белеет от бешенства: вновь на воле кулацкое отродье! Но перед войной с фашистами повезло Ивану: упек Федора в такие места, откуда возврата нет. А семейку его, это змеиное кубло, выселил в пустынь – к черту на кулички. Сгинул Федор.
Но лет через тридцать в подъезде столкнулся герой революции нос к носу с молодым субъектом. И задеревенел от жути: Федор стоял!
– Не бойся, не трону, – сказал субъект. – Мишка я, внук Федоров.
– Как-как-как? – квакнул Иван Лукич.
– Да так. За что деда сгубил?
В минуту смертельной опасности рванулся Иван Лукич и без памяти в квартиру – юрк! Многими замками защелкал. Прокричал из-за железа:
– За душонку его кулацкую!
Так и спасся……Одели Ивана Лукича в золоченую ливрею с погонами, в лаковые штиблеты, на голову наполеоновский треух напялили. Положили ему большой оклад. И стоял теперь Иван Лукич истуканом у входа в вякинское заведение.
– На фига деду куча денег? – стонал главбух. – Мы что – миллиардеры?
– Нехай чует мою доброту. Ежели совесть есть – повесится!
Но
Огромную прибыль принес казино дед Лукич!
Умер он в почете и славе в застолетнем возрасте.
А в казино открыли музей имени Лукича и революции…Виват, Нью-Уренгой!
Давным-давно, когда строили газопровод века «Уренгой – Помары – Ужгород» и в Новом Уренгое жили министры, захотелось доморощенным газетчикам прокатиться в пропагандистских целях вдоль «трубы» аж до самой до западной границы.
Обратились они за помощью к одному из министров, и тот распорядился удовлетворить все желания мастеров пера.
Путешественникам выдали автомобиль «Урал» со всеми удобствами и двумя шоферами, полтонны тушенки и столько же сгущенки, спиртное, меховую одежду, спальные принадлежности, повариху, деньги – и гопкомпания поехала.
На остановках странники читали строителям газопровода лекции, сочиняли путевые заметки, пьянствовали, но вели себя пристойно; лишь только раз их видели в одной из притрассовых «забегаловок», куда они нагрянули со своим столиком, стульями, стряпухой и шумно потребовали виски.
Периодически газетчики отбивали в свои редакции радиограммы. Корреспонденции были такого содержания: «С каждым часом нарастает темп самой грандиозной стройки века. Вся Европа с напряженным вниманием следит за беспримерным подвигом советских людей. Газовая артерия неумолимо продвигается сквозь ветер и пургу, через топи, реки, озера, на Запад. Европа с нетерпением ждет долгожданного события, когда у нее вспыхнет советский газ. «Виват тебе, Нью-Уренгой!» – скажет она. «Слава вам, газодобытчики и строители, транспортники и буровики первой в мире страны социализма! – воскликнет западноевропейский пролетариат. – Виват!»
Публицисты сочиняли этот бред от души. Они были твердо уверены, что наш газ спасет Европу от разрухи, даст свет и тепло лачугам и хижинам бедняков…
Не ведали очеркисты в те стародавние времена, что всегда наш Союз отдавал капитализму самое лучшее, потому что плохого капитализм не брал. Что в производство нашего продукта мы вкладывали такое огромное количество труда, что никакой ценой потом этот труд не возмещался.
Корреспонденты не знали в те стародавние времена, что газ как сырье продавался по дешевке, хотя вкалывали северяне – дай Бог каждому: самоотверженно, без нытья, недоедая и недополучая.
…Когда тушенка была съедена, а водка выпита, газетчики поразбежались, а повариха пропала без вести.
Водители долго чесали затылки, стоя на стыке Уральских гор и рукотворной «газовой артерии». Потом развернули «вахту» и тронулись в обратный путь.
Чуть живые добрались.
Такой «виват»…
Любовь-угар…
К одиноким старикам Кондрату Михайловичу и Лукерье Ивановне (на двоих 153 годка) пришла любовь. Возле артезиана. Кондрат Михайлович едва канистру водой до краев наполнил, а Лукерья Ивановна свой бидон, как в сообществе туч началась междоусобица. Тучки подрались, пошла пальба на манер артиллерийской – и хлынул ливень.
Стоят старички под акацией, слушают громы, смотрят на плещущихся в луже под дождем гусей и уток и беседуют.
– Славный дождик, Лукерья Ивановна. Ну, прямо как из бочки! То-то картошке будет хорошо!
– Верно говорите, Кондрат Михайлович. И картошке, и помидоркам, и капустке!
– А гуси как веселятся и гогочут! А утки как ныряют!
– Это они дождику радуются, Кондрат Михайлович.
– Я так думаю, Лукерья Ивановна, что огурцы после такого дождя не будут горькими.
– Не будут, Кондрат Михайлович: влаги много, вся горечь растворится и уйдет.