Большая Охота. Разгром УПА
Шрифт:
Опергруппа продолжила преследование, ведя огонь по предполагаемым местам движения оуновца. Он был ранен, о чем говорили следы крови на траве и остатки индивидуального пакета. Наконец, впереди что-то мелькнуло в густых кустах. Присмотревшись, чекисты увидели лежавшего и производившего непонятные движения руками, в которых не было оружия. Кольцо солдат медленно сжималось вокруг кустов.
Раздавшийся еле слышный и приглушенный расстоянием хлопок бросил окружавших на землю. Сработал гранатный запал. Прогремевший вслед за этим взрыв разбросал кусты, траву и куски белой бумаги. На одного из солдат упал сгусток человеческой крови. Граната взорвалась в руках лежавшего человека. Он взорвал себя гранатой, приложив ее к голове. Лицо, часть головы и кисть левой руки у человека отсутствовали. Мощный взрыв изуродовал человека до неузнаваемости и разбросал вокруг клочки уничтоженных и оставшихся тайной каких-то документов.
Даже
Когда чекисты, стараясь не запачкаться кровью, осторожно расстегнули пуговицы комбинезона и попытались обнажить верхнюю часть тела, руки их натолкнулись на еще теплую женскую грудь. Это было подобно шоку. Проводившие обыск поднялись с колен и встали полукругом вокруг тела. Молодые мужчины смотрели на призывно зовущие по-девичьи торчащие, еще не успевшие налиться желтизной смерти холмики с темными кружочками сосков. Лица их выражали недоумение, стыд и растерянность: несколько десятков здоровых мужиков так долго не могли догнать эту небольшого роста, хрупкую молодую женщину, с такой красивой грудью, созданной для любви и продолжения рода. Такой женской груди не должны касаться грубые солдатские руки. Они могут принадлежать только губам младенца или любимого мужчины.
— Товарищ капитан, — обратился один из чекистов к старшему по званию, — нам бы не хотелось раздевать ее дальше. Пусть в райцентре это сделает врач в нашем присутствии. Там и одежду просмотрим. В карманах на ощупь никаких документов и записей, только компас, индивидуальные пакеты и носовой платок. Остальные личные вещи в сумке при ней и брошенном ранее рюкзаке. Вот он.
— Ну чего уставились? Мертвой бабы не видели? Отойти от тела, — необычно для знавших капитана по работе резко и громко прозвучал его голос. Он так сказал нарочито грубо, скрывая охватившее его, как и других, чувство стыда.
Смущенные увиденным, солдаты и офицеры-войсковики послушно отошли в сторону.
Солдаты, чертыхаясь, тащили, продираясь сквозь кусты, завернутое в плащ-палатки тело женщины в камуфляже до ближайшей проезжей дороги. Вызванные по рации машины были на подходе.
Позже врач-эксперт констатировал, что погибшая — молодая женщина 28–30 лет, нерожавшая…
Только спустя годы стало известно, что этой женщиной была Апрельская — Оксана [145] .
145
Существует еще одна версия гибели Апрельской — Оксаны со слов ныне проживающей в Канаде бывшей жены члена центрального провода ОУН — Орлана (В. М. Галаса. Проживает в Киеве) Марии Савчин (в подполье — Маричка), изложенной в ее воспоминаниях «Тысяча дорог». Маричка, ссылаясь на Ата, иначе описывает гибель Оксаны. Оуновскую группу из шести боевиков, в числе которых была и Оксана, во время дневки в лесу окружило подразделение войск госбезопасности. Четверым боевикам удалось оторваться от преследования и укрыться в лесу, а Оксане и еще одному повстанцу, уходившим в противоположном направлении, уйти не удалось из-за ранения одного из них.
Мыкола молча и внимательно изучал лица сидевших вместе с ним чекистов и думал: неужели эти, наверное, его ровесники, «энкэвэдисты», такие же стойкие и крепкие как тот, погибший тогда в Гурбенском лесу в СБ чекист? Нет, не все. Он вспомнил, как некоторые умоляли оставить им жизнь. Захваченные после боя в лесу раненые чекисты трусливо умирали, когда их добивали хлопцы. «Я тоже должен умереть, — вертелось у него в голове, — сейчас схвачу со стола нож и ударю себя в грудь или полосну по горлу». Он протянул, стараясь сделать это незаметно, руку к столовому ножу и потрогал пальцем лезвие. «Нет, таким ножом ни себя, ни врага не заколешь».
Чумак никак не мог сориентироваться, как вести себя с этими людьми. Поглощенный своими мыслями, он не вслушивался в их оживленный разговор, но понимал, что это делается специально для него, чтобы успокоить, втянуть в беседу. Тот, которого звали Иваном Константиновичем, чекист с белозубой улыбкой, рассказывал смешную историю, которая случилась с ним на фронте в январе 1943 года, когда он, двадцатилетний старшина артиллерийской батареи, самостоятельно вступил в переговоры с румынскими солдатами на Сталинградском фронте за две недели до капитуляции 6-й армии фельдмаршала Паулюса. Он рассказывал, что солдаты его батареи, почувствовав запах хорошего табака с румынской стороны, предложили румынам обменяться на махорку. В переговоры с румынами вступил этот белозубый, с румынской стороны кто-то говоривший по-русски, и старшина вопреки всем правилам войны, договорился прийти к румынам в окопы.
— Все же на прощание, уже поднимаясь на бруствер, я сказал им: вы самое главное в своей жизни сделаете, если сегодня или завтра в плен нам сдадитесь, иначе все будете мертвыми.
Из дальнейшего рассказа белозубого Ивана Константиновича, Чумак понял, что за этот «поход» к румынам его чуть было не арестовали люди из НКВД, а спасло то, что, когда его пришли арестовывать за «уход к противнику» по доносу кого-то из его солдат, в это время вся румынская часть с оружием и развернутым белым флагом перешла к русским прямо на их участке, заявив через своего старшего офицера, что их уговорил сдаться в плен приходивший к ним вчера «Иван».
— Я еще и медаль за это получил, — закончил, смеясь, Иван Константинович.
«Смелый человек, — подумалось Чумаку. — Тот ушастый командовал моим захватом. Тоже смелый. Рисковал, если бы я рванул гранату. Этот к румынам на фронте не побоялся сходить. Нет, эти, наверное, такие же, как и тот, который погиб в муках, а дела своего не предал. А как же моя клятва, моя присяга воина УПА? Я найду возможность что-то сделать, уйти из жизни. Надо немного подождать, набраться сил. Я ведь им ничего не сказал. А ведь только я и Карпо знаем место и условия встречи с Лемишем. Этого я ни под какими пытками не скажу «энкэвэдистам».
Мыколе не стало легче от этих мыслей. Он чувствовал, что совершает предательство по отношению к оставшимся в подполье боевым друзьям. Вспомнил он и о своем решении, принятом им несколько месяцев назад, — с повинной не выходить, большевикам не сдаваться. Лемиш должен найти выход, объединить оставшихся еще в живых подпольщиков и уйти на Запад. Полковник Васыль Кук — Лемиш опытный командир. Он сумеет найти выход. Они еще повоюют. Чумак знал, что «энкэвэдисты» в плен «эсбистов» не берут. Он, Чумак, столько крови советской пролил, он живой Советам не нужен, его расстреляют. Об этом говорил ему Лемиш и другие провидныки, они говорили, что такие верные сыны Украины, как он, Чумак, испытанный и проверенный в боях член ОУН, должен до конца выполнить свой долг, убить как можно больше врагов Украины, биться с ними до конца, а если будет безвыходное положение, погибнуть достойно, как подобает воину за освобождение украинского народа от проклятых оккупантов-москалей. Он до конца выполнит свой долг. Жалеет об одном — мало поубивал немцев, поляков, предателей, москалей. Не отомстил до конца за невесту свою, за родных, высланных в Сибирь. И тут же у Чумака мелькнуло: «А что будет после моей смерти с родными в Сибири? Оставят ли их жить большевики?»
Чумак, как и подобает настоящему повстанцу, носил на поясе и пистолет ТТ, и наган. Откажет пистолет, всегда сработает самый надежный револьвер. Ну а если руки не смогут нажать на курок, остатками зубов вытянет чеку гранаты. Ничего не получилось у него. Перехитрили его чекисты.
— Ешь, Мыкола, ешь, — донесся до него голос Партизана. — Тебе силы нужно набирать. Харчи здесь хорошие, а работа у нас с тобой предстоит тяжелая и сложная.
«О какой работе говорит Партизан? — снова мелькнуло в голове. — Что он имеет в виду? — Кровь ударила Мыколе в голову. — Они думают, что я дам согласие стать предателем, их агентом. Я вам еще покажу. Я сейчас поем. Окрепну, залечится рана на голове. Я вам потом всем покажу, кто такой Чумак». Мыкола, растянув губы в подобие улыбки, взял ложку и опустил ее в пахнущий до одурения самый любимый им из всей еды — украинский борщ. Мыкола никогда еще в жизни не ел украинский борщ с пампушками и чесночной подливой. Он мгновенно опустошил тарелку и подумал, что мама его варила борщ не хуже, а может быть, и лучше, только пампушек по бедности никогда не было. Съел он и вторую тарелку борща и, наверное, несметное количество вареников с картоплей и сыром [146] , сдобренных свиными шкварками со сметаной. Он не мог вспомнить, когда и где за последние месяцы так вкусно и плотно ел. Наскоро выпив компот, чем-то напомнивший Чумаку родной сельский грушевый взвар, все четверо, поторапливаемые посланцем от генерала, прошли длинным и темным коридором во двор областного управления госбезопасности. Туалет, куда попросился Чумак, оказался с не закрывающейся дверью, за которой стояли и ждали его двое сопровождающих. «Боятся, что убегу, даже в сортире охраняют, — мрачно усмехнулся про себя Чумак. — Посмотрим, что дальше будет…»
146
Вареники с картоплей и сыром — вареники с картошкой и творогом по-польски. Одно из любимых блюд в Западной Украине.