Большая расплата

Пенни Луиза

Несчастный профессор-паталогоанатом, доктор Надо. Арман улыбнулся, вспоминая измученного человека, которого снова одолели два юных кадета с очередной костью, или клочком волос, может быть человеческим. А может мышиным.

Каждый раз все заканчивалось вердиктом — «не человеческое».

Но у Мишеля с Арманом была любимая теория — их находки суть все принадлежали бедным жертвам, а доктор Надо — убийца. И теперь он всё скрывает. В свою теорию они, естественно, не верили, зато та превратилась в главную шутку. Как и их, становящиеся

всё более смехотворными, находки, которые они неизменно тащили доктору на анализ.

— Гамаш? — прервал его воспоминания офицер КККП. — Думаете ли вы, что Бребёф глубоко в душе всё еще хороший человек?

— Я бы не пригласил его сюда, если бы не думал, что он хороший, — ответил Гамаш.

Вдалеке слышался весёлый смех, отзвуки которого отражались от окон и стен.

— Вы не сожалеете о принятом решении? Думаете, это он убил ЛеДюка? — спросил Желина.

— Не так давно вы обвиняли меня. Теперь его, — заметил Гамаш, и стал спускаться, опираясь рукой о перила. На лестничной площадке он остановился, пропуская опаздывавших в класс кадетов. Те притормозили для приветствия, и помчались дальше, перепрыгивая через ступеньку.

— Я считаю, что при расследовании убийства естественно, и даже необходимо, подозревать каждого, — ответил Желина, когда лестница опустела, — Но вслух об этом лучше не говорить, дабы не подрывать ваш авторитет.

— Спасибо за совет. По счастью, на ниве убийств у меня нет никакого авторитета, — усмехнулся Гамаш.

— Вообще-то я думал, вы действовали как соучастники, — сказал Желина, когда они продолжили спускаться.

— Убили его вдвоём? Зачем, скажите на милость, это нам понадобилось?

— Вы избавлялись от проблемы. Вы хотели смерти ЛеДюка, чтобы защитить кадетов. Но в одиночку действовать не решались. Зато вы знакомы с тем, кто решится. К тому же этот кто-то вам должен. Что к тому же объясняет присутствие Бребёфа в Академии. Как наглядный урок студентам, вполне возможно. Но в основном он стал орудием в ваших руках. Чтобы избавиться от того, кого вы даже не посмели уволить. Итак, вы всё придумали и спланировали, а Бребёф воплотил в жизнь. Это была эффектная компенсация вам за то, как он когда-то поступил с вами.

— И что теперь?

— Я больше так не думаю.

— И, тем не менее, вы только что спросили, не думаю ли я, что он убил ЛеДюка.

— Я спросил, думаете ли так вы, но не говорил, что так думаю я.

— То есть, вы желали узнать, брошу ли я его под колеса автобуса, чтобы спастись самому?

Желина промолчал. Его раскусили. Он предоставил Гамашу возможность обвинить Мишеля Бребёфа, а тот возможностью не воспользовался.

— Бребёф, фактически, единственный тут, кто хотел бы, чтобы убитый оставался жить, — наконец сказал Желина. — Я уже говорил вам — меня учили, что нельзя недооценивать роль ненависти. Но со дня смерти моей жены я усвоил ещё одну вещь.

Остановившись на очередном лестничном пролёте, Гамаш

внимательно посмотрел на Желину.

— Никогда нельзя недооценивать одиночество, — проговорил «маунти». — Бребёф не стал бы убивать единственного человека, который не просто хотел, а был счастлив составить ему компанию. Как он назвал ЛеДюка?

— Его спасательным плотом. А сейчас? Вы всё ещё одиноки?

— Я говорил о Бребёфе.

— Oui.

Гамаш ещё помолчал, давая Желине понять, что готов его выслушать, если тот пожелает. Офицер КККП не произнёс ни слова, крепче сжал губы, и Гамаш деликатно отвернулся, чтобы предоставить ему хотя бы иллюзию уединения.

Он смотрел в окно, на снежные поля, сверкающие под солнцем, на каток, где деревенские ребятишки играли в хоккей. Одна из последних игр в этом сезоне. Даже издалека, Гамашу были видны лужи талой воды. Вскоре на месте катка прорастёт трава, и начнутся новые игры.

Казалось, это не просто окно, это дверь в другой, параллельный мир, за миллион миль от места, где они стоят.

— Помню, как мы играли в хоккей на озере возле нашего шале в Лаврентидах, — тихо, еле слышно, проговорил Желина. — Когда я был ребёнком.

Когда я был ребёнком, подумал Гамаш. Вот сентенция. Когда я был ребёнком…

Мужчины молча смотрели в окно на игру.

— Они могли бы играть на внутреннем крытом катке Академии, — Желина махнул рукой в сторону арены. — Наверное, просто предпочитают находиться снаружи.

— А вы бы предпочли оказаться снаружи? — спросил Гамаш, а Желина улыбнулся и покачал головой.

— Non. Мне бы теплую арену и обжигающий шоколад после игры, — ответил он. — То, что надо.

— Мэр запретил им находиться внутри Академии, — сказал Гамаш.

Он наблюдал, как один из игроков ушёл в отрыв, а другой пихнул его в сугроб на краю катка. Оба исчезли в снегу, потом вынырнули из сугроба, румяные и хохочущие.

— Всё станет как прежде, — сказал Желина. — Просто дайте им время.

Мальчишки разрезали коньками лёд, гоняясь за шайбой. На них были надеты красные или синие вязаные шапочки с помпонами и свитера Монреаль Канадиенс. Отличить команды одну от другой было сложно. Хотя сами игроки отлично это делали. Следовали инстинкту.

Они точно знали, кто на их стороне.

Когда же мне стало так сложно в этом разобраться, задался вопросом Гамаш.

Глава 29

— Извините, но у нас нет миссис Клэртон, — раздался в трубке приятный молодой голос.

— Я сказала Клэртон, — повторила Изабель Лакост.

— Да. Нет. Совершенно верно. Клэртон.

Лакост уставилась на трубку. Она не ждала многого от этого звонка, зная, что всё именно вот так и закончится. Женщина с крепким британским акцентом пыталась понять женщину с квебекским акцентом.