Большая волна в гавани

Самарский Михаил Александрович

Михаил присел на корточки и, увидев между его ребер рваную рану, из которой сочилась кровь, мысленно присвистнул: «Ох, ни фига себе».

– Что там? – переспросил приятель.

Язык не повернулся сказать ему, как есть.

«Если Тони будет знать правду, он начнет паниковать. А паника нам сейчас ни к чему», – подумал Михаил.

– Да так, небольшая царапина, – как можно спокойней ответил он, – видимо, кожу стесал, пока мы кувыркались.

Молодой человек бегло осмотрел салон, пытаясь понять обо что мог пораниться товарищ и заметил в обшивке двери сквозную дыру размером с пятирублевую

монету, глядя на которую не трудно было догадаться, что дверь что-то пробило. А судя по тому, что дыра находилась на одном уровне с раной друга, стало понятно, что это что-то зацепило и бок Тони. Скорей всего это случилось в тот момент, когда хонду кинуло на корабль, и американец потерял сознание. Все это время он находился в грязной воде, а это чревато тем, что может начаться заражение крови со всеми вытекающими последствиями. Михаил понимал, что его надо срочно везти в больницу. Вот только как это сделать? Когда находишься на крыше здания, а вокруг затопленный город и нет связи.

– Что-то слишком больно для небольшой царапины, – понуро произнёс приятель, словно прочитав его мысли, и опустил одежду.

– Давай я помогу тебе выйти из машины, – предложил художник, – надо одежду просушить, да подумать, как нам теперь отсюда выбраться, иначе будем ночевать на крыше.

– Ты хочешь сказать, что нас занесло на крышу? – вытаращил глаза американец.

– Не хочу, а уже говорю, – хмыкнул он, – цепляйся за мою шею.

Тони сделал, как велел друг и с его помощью выбрался из машины.

– Офигеть, – протяжно произнес он, в растерянности озираясь по сторонам, – вот это мы сгоняли на Мацусиму, – пробормотал американец и несколько минут ошарашено смотрел на то, что осталось от города, – не знаю, как ты, русский, а я эту поездку запомню на всю жизнь, – наконец придя в себя, сказал он.

– Я тоже, – согласился Михаил.

– Эх, как жаль, что у меня нет фотоаппарата, – приятель вздохнул с сожалением, – а даже если бы и был, что толку? – спросил Тони и тут же ответил: – он утонул бы, точно также, как и телефон.

Пока американец глядел на весь этот ужас, художник открыл двери машины, чтобы салон просох. «Вдруг и правда придется ночевать в машине», – подумал он и обратился к Тони: – давай отойдем вон туда, – парень кивнул в сторону уцелевшего участка ограждения крыши, – пока там посидишь.

Фотограф попытался сделать шаг, но потерял равновесие, закачался и не упал только лишь потому, что товарищ вовремя подставил плечо.

– Черт, боль такая, что идти не могу, – скривился Тони, держась рукой за бок.

Не долго думая, Михаил обхватил его за спину, приподнял и дотащил до места.

– Американец, ты вроде худой, но до чего же тяжелый, – усмехнулся он, помогая тому сесть, – говорил тебе, ешь поменьше гамбургеров, а ты лопаешь их ведрами.

– Русский, ты как скажешь что-нибудь, – хохотнул товарищ и поморщился от боли, – интересно, я когда-нибудь привыкну к твоему разговору? Да и разве три гамбургера это много? – по-прежнему держась за бок, он оперся спиной на ограждение и вытянул ноги, – мои друзья в Америке по пять, а то и по шесть съедают за один присест, – он грустно вздохнул и вспомнил: – эх, а мы ведь так и не поели. А теперь уже и не хочется.

– Ничего,

скоро захочется, – бросил Михаил и направился к машине. Он забрал аптечку и вернулся обратно, – сними куртку и майку, их надо выжать и заодно обработаем твою болячку.

Освободившись от мокрой одежды, бледная кожа Тони покрылась мурашками и стала похожа на корку апельсина.

– Как же холодно, – воскликнул он, – с утра такая замечательная погода была, а сейчас такое чувство, будто зима опять вернулась.

– А что ты хотел? Март месяц на дворе, – ухмыльнулся художник, забирая у него вещи, – в Москве в это время еще снег идет. Хотя у нас он может и в мае пойти, а бывало, что и в июне.

– Как вы живете в таком холоде? – удивился приятель, – у нас в Орегоне даже зимой температура ниже плюс десяти не опускается.

Михаил выжал куртку и футболку друга и развесил их на ограждении.

– Да так и живем, – пожал плечами он и, посмотрев на него, спросил: – а как люди живут на Чукотке или на Аляске?

– Не представляю, – стуча зубами от холода, сказал товарищ, – я бы не согласился там жить ни за какие…, – он замолчал, вспоминая нужное слово, – ну как ты их там называешь?

– Коврижки, – напомнил парень.

Он присел рядом с другом и еще раз прошерстил аптечку. На одном из флаконов, помимо иероглифов, обнаружил надпись на английском: «hydrogen peroxide».

– То что нужно, – пробормотал Михаил. Он поставил медицинский ящичек на крышу, предварительно забрав из него нужный пузырек и скомандовал: – не шевелись, я обработаю рану.

– А ты уверен, что этой фигней, – товарищ кивнул на склянку в его руках, – можно это делать?

– Не-а, – состроив серьезную гримасу, пошутил он и чуть не прыснул со смеху, увидев округлившиеся глаза товарища. Он уже собрался поливать болячку, как Тони заверещал, точно резаный.

– Стоп, Майкл, стоп, – он отодвинул его руку, – если не уверен, тогда зачем ты собираешься…, – не договорил он.

– Тони, да успокойся ты, – перебил его художник, – это перекись водорода. Почитай этикетку, – он повернул флакон надписью к нему, – она предназначена для этого.

– А ты откуда знаешь? – приятель с сомнением посмотрел на него.

– Видел, как мать обрабатывала отцу палец, когда он порезался.

– Ну ладно, «коза ностра», я тебе верю, – американец отвернулся, чтобы не видеть, как товарищ будет это делать и приготовился к экзекуции, – аааа, – заверещал он, когда перекись покрыла рану, образовав белую пену на ее поверхности, – да почему же так щиплет? Майкл подуй, – попросил Тони.

Наблюдая, как друг дует на рану, он попытался улыбнуться. Но из-за боли улыбка вышла бледной и вымученной.

– Так легче? – спросил Михаил, посмотрев на приятеля, и добавил: – не вздумай ее трогать грязными руками. Ты меня понял?

– Да понял я, понял, я же не дурак, – ухмыльнулся он и неожиданно признался: – ты знаешь, русский, я когда только увидел тебя, в тот день в общаге, сразу понял, что ты нормальный чувак. С тобой не страшно и на необитаемом острове оказаться. Если ты меня не съешь, значит, и в обиду не дашь, – его голос осекся, и он охнул, плечи нервно передернулись, а лицо стало белее простыни.