Большая волна в гавани
Шрифт:
Пока шел до метро, обзвонил всех любителей бильярда, в надежде, что кто-то из них находится в клубе, но все сидели по домам и занимались зубрежкой. Оно и понятное дело, на горизонте сессия махала белым платочком.
«Что ж, придется тоже ехать домой», – вздохнул парень, проходя мимо полуподвального помещения с вывеской: «Шаром покати», в котором находился тот самый клуб.
Дома его встретил звук телевизора, доносящийся из гостиной, и умопомрачительный запах. «Курица или лазанья?» – подумал Михаил, вешая куртку на вешалку. Он потянул носом воздух, в животе тотчас проснулся голодный зверь, да так заревел, словно его сто лет не кормили. Парень бросил рюкзак на
– Ragazzo mio* вернулся домой, – расцвела она при виде сына, – ты как раз вовремя. Сейчас будем ужинать.
(* в переводе с итальянского «Мальчик мой»)
– И тебе привет, – парень подошел к ней и чмокнул в щеку, – ма, сколько раз я просил тебя не называть меня так, – глядя на нее, он театрально насупил брови, – ты двадцать лет живешь в России и вроде говоришь на русском. Или забыла, что мне уже девятнадцать лет? А я у тебя все в мальчиках хожу.
– Микеле, даже когда тебе будет сорок, я все равно буду тебя так называть, – улыбнулась мама, направляясь к холодильнику и добавила: – если доживу конечно.
Светло-голубое домашнее платье подчеркивало ее высокую статную фигуру и удивительно шло к иссиня-черным волосам, собранным на макушке в замысловатый пучок.
– Доживешь, куда ты денешься, – по-доброму усмехнулся молодой человек, – вы итальянцы народ крепкий, впрочем, как и сибиряки, – вспомнив отца, он поинтересовался: – батя дома?
– В кабинете, уже минут пятнадцать с кем то разговаривает по телефону, – ответила она, вытаскивая из закромов продуктового клондайка моцареллу, базилик, который Михаил терпеть не мог и помидоры. Она промыла овощи и зелень под водой и принялась нарезать томаты и сыр кружочками и красиво выкладывать на тарелке.
Каждый человек по-своему видит окружающий мир. Кто-то воспринимает все, как есть, другие замечают вокруг только плохое, а есть те, кто видит прекрасное во всем. Его мать относилась к последней категории людей. Она была эстетом до корней своих волос. Любила красоту во всех ее проявлениях, а наслаждение ею считала смыслом жизни. Когда накрывала стол, все должно было быть идеально. Приборы, тарелочки, бокалы, салфеточки – все ставилось самое лучшее. На ее взгляд, даже простой семейный ужин должен проходить в приятной и красивой обстановке. А если не дай бог родительница замечала, что сын ест без ножа, для нее это было катастрофой.
«Mamma Mia, Микеле, ты же не пещерный человек, сейчас же возьми приборы», – непременно возмущалась она.
Запах ее любимых духов обволок парня, когда он примостился рядом с ней у стола.
– Мама, ну зачем ты кладешь эту вонючую траву? – скривился сын, глядя, как она украшает блюдо зелеными листиками.
– Разве может быть капрезе без базилика? – вопросом на вопрос ответила родительница и посмотрела на него, как на пришельца.
– Ты же знаешь, я его терпеть не могу, – Михаил потянулся, чтобы взять кусочек моцареллы, но получил воспитательный хлопок по руке.
– Марш мыть руки и переодеваться, – тоном, не терпящим возражений, приказала она.
– Прям уже и попробовать нельзя, – наигранно обиженно фыркнул парень, – ну а вопрос-то хоть можно задать? – спросил он, подмигнув ей.
– Dai*, – ответила женщина. (*в переводе с итальянского «давай»)
– Если не секрет, что у тебя готовится в духовке? – он кивнул на плиту.
– Хм, – ее вишневые губы растянулись в довольной улыбке, оголив белоснежные зубы, – твой любимый цыпленок Парминьяна.
– Я так и знал, – усмехнулся парень, –
– Ужин через десять минут. Попрошу не опаздывать, – прозвучало ему в спину.
– Si signora*, – бросил он и вышел из кухни. (*с итальянского «да, синьора»)
Михаил захватил рюкзак из прихожей и, минуя гостиную, где непонятно для кого работал телевизор, направился в свою комнату. Проходя мимо кабинета, парень хотел зайти поздороваться с отцом, но, услышав, что он по-прежнему с кем-то общается по телефону, направился к себе. Заботливые материнские руки навели порядок в комнате, заправили кровать, аккуратно сложили белье в комоде и вещи в шкафу. Он кинул рюкзак на пол у письменного стола, туда же полетели носки. Избавился от толстовки и футболки, сменил джинсы на шорты и завалился на постель. Закинув руки за голову, парень уставился в потолок. «Ехать или не ехать? – вопрос, словно назойливый комар, опять зажужжал в голове, – ну и задали они мне задачку. Жил себе спокойно, так нет же, надо было госпоже японке влезть со своей рекомендацией».
Подумав о преподавателе, он вспомнил, что так и не закончил рисунок. Осталось буквально пару штрихов. Парень подскочил с кровати, вытащил из рюкзака блокнот с карандашом и вернулся назад. Устроился поудобней, опершись на подушку и принялся за эскиз, напрочь забыв о голодном звере в желудке. На его рисунке госпожа Кисимото выглядела немного иначе, чем в жизни. Она стояла спиной к доске, на которой были изображены иероглифы, те, что они изучали в этот день. Из-под ее короткого платья виднелись изодранные чулки, на ногах тяжелые армейские ботинки, а длинные волосы разметались в разные стороны. В одной руке она держала старинный револьвер, ствол которого смотрел вверх, и из него тянулась тонкая струйка дыма. Указательным пальцем другой руки она показывала на один из иероглифов.
«Хоть Кей и не подала виду, но, наверняка, удивилась, когда увидела себя в таком образе», – мысленно усмехнулся парень. Прикусив губу от усердия, он продолжал рисовать, не заметив, как пролетели десять минут. Голос матери, донесшийся из кухни, напомнил ему об ужине. Он окинул взглядом законченное изображение госпожи Кисимото, подумав о том, что надо немного добавить теней, сунул карандаш за ухо, телефон и блокнот распихал по карманам шорт и вышел из комнаты. Он застал родителей за накрытым столом. В центре него стояло блюдо, на котором аппетитный цыпленок, укрытый толстым слоем пармезана, возлежал на подушке из спагетти в томатном соусе. Глядя на кулинарный шедевр, парень невольно сглотнул, а голодный звереныш снова громко напомнил о себе. Старики о чем-то беседовали, но как только Михаил появился на кухне, они тут же замолчали. При виде сына, мать потупила взгляд, суетливо поправляя тарелки и приборы, а на лице отца появилось выражение, не предвещающее ничего хорошего. Не трудно было догадаться, кому они перемывали косточки.
– Легок на помине, – сказал Алексей Михайлович, – а мы о тебе говорим.
– Я это понял, – ухмыльнулся парень, он подошел к нему и, глядя в глаза, протянул руку для приветствия, – надеюсь, вспоминали добрыми словами.
– Разными, – отец ответил на рукопожатие и кивнул на стул, – присаживайся, разговор к тебе есть серьезный.
По тону его голоса стало понятно, что отец не собирается обсуждать с ним прогноз погоды, внутреннее чутье нашептывало, что речь пойдет об учебе.
«Да что им всем от меня надо? – мысленно воскликнул Михаил, – может, и правда надо свалить в Японию, хоть немного отдохнуть ото всех»