Большая волна в гавани
Шрифт:
– Не бывают, – мотнул головой сосед, – но иногда американцы пытаются обмануть природу, надеясь приручить их. Берут на воспитание щенков, которые остались без родителей. Правда, не во всех штатах разрешено их держать, в некоторых за это могут оштрафовать или даже арестовать. Говорят, звери неплохо уживаются с людьми, вот только когда начинают взрослеть, становятся агрессивными и могут представлять опасность не только для домашних животных, но и для человека, – цыкнул языком Тони, – кайот это тот же волк, только размером чуть поменьше. Так что если вдруг решишь его завести, лучше откажись от этой идеи, – хохотнул приятель, – ты же сам говоришь: «Зверь, он и в Африке зверь».
– Спасибо за совет, Тони, – усмехнулся Майкл
Спустя время, он вернулся из ванны с полотенцем на бедрах и еще одним полотенцем вытирал волосы. Тони сидел за обеденным столом, в той части комнаты, которая служила молодым людям кухней. Хотя кухня это слишком громкое название, поскольку кроме чая, кофе и незамысловатых бутербродов, парни ничего не готовили. Они предпочитали питаться либо в университетских кафе, либо встречались после занятий и шли обедать где-то в городе. Молодые люди учились в одном кампусе, но на разных факультетах. Михаил изучал японскую филологию, а Тони международное право. Пока американец потягивал кофе из своей любимой чашки с надписью: «Если я тебе не нравлюсь – застрелись. Я все равно не изменюсь», Михаил надел джинсы, толстовку и присел на кровать, чтобы зашнуровать кроссовки.
– Я готов , – он вытащил из-под подушки свои художественные прибамбасы, сунул их во внутренний карман куртки и прихватил с тумбочки телефон с наушниками, – Тони, пошли уже, потом допьешь свой кофе.
Уже через некоторое время они подошли к калитке, ведущей за территорию общежития. Когда Тони приложил пластиковую карточку к замку, Михаил невольно улыбнулся, вспомнив день приезда в Японию. При заселении в общежитие, ему вручили две карточки, одну от комнаты, другую от этой калитки. В тот день, точно так же, как теперь делал американец, он приложил карточку к замку и потянул дверь на себя, но та даже не шелохнулась. Тогда он снова приложил карточку и стал толкать калитку от себя. И снова ничего. Неизвестно, сколько бы еще парень предпринял попыток, чтобы попасть в эту чертову калитку, если бы ему на помощь не подоспела пожилая японки, проходившая мимо. Она объяснила ему, что дверь открывается ни вперед, ни назад, а отъезжает в сторону. Михаил до сих пор помнит, как в тот момент ему стало стыдно, он почувствовал себя пещерным человеком и в который раз с момента прилета в Японию понял, что это страна из какого-то другого, параллельного, неизвестного ему мира.
– В пиццерию? – предложил Михаил, когда молодые люди вышли за территорию и направились по улице в сторону метро.
– Майкл, я понимаю, что в тебе бурлит кровь коза ностры, – усмехнулся Тони, – но мне твои пицца, паста, впрочем, как и все эти рамены, собу и прочая японская еда уже вот где сидят, – он провел ребром ладони по горлу и добавил: – давненько мы с тобой бургеры не ели.
– А ничего, что мы ими вчера ужинали, – напомнил приятель.
– Так это было вчера, – фотограф развел руками, – ты бы еще вспомнил, что мы с тобой ели в день нашего знакомства. Слушай, а поехали на острова Мацусима сгоняем, – предложил он, – мы там еще ни разу не были. Мои одногруппники японцы рассказывали, что там классно, да и кафешек всяких полно. Заодно, там и поедим. Ты как, не возражаешь? – он бросил взгляд на товарища.
– Я не против, – согласился Михаил.
Они свернули на оживленную улицу, зднсь тянулись сплошные торговые центры, рестораны, кафе, украшенные яркими вывесками, по которым бежали цепочки иероглифов. По проезжей части туда-сюда сновали начищенные до блеска автомобили и мотоциклы. Велосипедисты ехали по специально отведенным дорожкам. Михаил вспомнил, как первое время левосторонне движение резало ему глаз. Труднее всего привыкать к нему пешеходам из других стран.
– Вот скажи мне, русский, что здесь написано? – американец
– Магазин электроники, – ответил Михаил, – «Big camera» называется.
– До чего же мудреный язык, – воскликнул Тони, всплеснув руками, – в нем, как и в твоем русском, можно голову сломать. Интересно, кто был его родоначальником?
– Китайцы, – пояснил Михаил, – иероглифы пришли в Японию оттуда, примерно в 500 году до нашей эры, когда у самураев еще не было своей письменности, а китайская уже вовсю развивалась. Позже японцы адаптировали их сложные символы в свой современный язык.
– Если бы я здесь учился на их языке, клянусь, я бы уже давно сделал ноги отсюда, – признался американец.
– Но ты же все равно изучаешь японский, – напомнил Михаил.
– Изучаю, – подтвердил он, – но чисто для развития, как в Америке учил немецкий. Я до сих пор не могу разобраться во всех этих азбуках.
– А что в них разбираться, – вздернул плечами художник и принялся объяснять: – хирагана используется для японских слов, катакана для заимствованных, а кандзи – сложные китайские иероглифы, ими постоянно пользуются при письме. В повседневной жизни все три азбуки смешиваются и используются вместе, так что можно одновременно встретить и хирагану, и катакану, и кандзи в…
– Стоп, стоп, стоп, – перебил фотограф и замахал руками, – Майкл, если тебя не остановить, ты будешь полчаса читать лекцию. Говорят, чтобы быть грамотным нужно знать две-три тысячи иероглифов. Неужели их можно запомнить? – спросил Тони, – я уже месяц не могу понять, какой иероглиф означает слово «человек», а какой «входить». Они похожи, как две капли воды, только у одного из них приставная палочка слева, а у другого – справа. Или, например, «сухой» и «тысяча», «самурай» и «земля» и таких примеров до фига и больше. У них если и есть различия, то такие, что сразу и не заметишь.
– Вот потому японцы изучают кандзи всю жизнь, начиная со школьной скамьи и вплоть до старости. Это мы с тобой выучили свои алфавиты, научились складывать буквы в слова, и дело с концом. Мой препод говорит, чтобы более менее хорошо владеть японским понадобится не меньше девяти лет.
– С ума сойти, столько лет учиться, – воскликнул американец и перевернул бейсболку козырьком вперед, – слушай, коза ностра, я все хотел спросить, а как тебя занесло на японистику?
– Я и сам не понял, – усмехнулся Михаил, – все дело в том, что я родился в семье лингвистов. Мать преподает итальянский в универе, отец – англоман, благодаря ему я неплохо знаю английский. Ну а поскольку знатоков европейских языков в семье хватает, меня решили засунуть на Восток.
– Да, – протяжно произнес он, – честно сказать, я не завидую тебе.
– Я сам себе не завидую, – хмыкнул Михаил и, кивнув на подземный переход наверху которого красовалась заковыристая буква «М» голубого цвета, сказал: – пришли.
Даже в метро у японцев всё по-другому. Оно хоть и небольшое по сравнению с московским и не такое помпезное, но зато оснащено по последнему слову техники. Повсюду световые табло указателей и никаких тебе открытых железнодорожных путей. Если вдруг какому-то любителю острых ощущений вздумается прогуляться по рельсам, для этого ему придется изрядно постараться, чтобы перелезть через автоматические платформенные ворота, установленные на всех станциях метрополитена. Больше всего Михаила удивляло, что здесь никогда не было столпотворений, даже в час пик. А поскольку японцы очень любят порядок и их главный жизненный принцип – не создавать неудобств другим людям, они очень внимательны к окружающим. Поэтому когда у эскалаторов или на платформе скапливалось много пассажиров, они все выстраивались в ровные, аккуратные очереди, и никому в голову не может прийти кого-то толкать или обгонять, что нередко можно встретить в метрополитенах других странах.