Большая волна в гавани

Самарский Михаил Александрович

Михаил понял, что двоих «стариков», не менее упертых, чем он сам, ему не переубедить, но и в школе надоело учиться. Он был вынужден принять условие отца, о чем потом миллион раз пожалел.

Для того, чтобы поступить на факультет иностранных языков, молодому человеку пришлось изрядно попотеть, чтобы сдать ЕГЭ на максимальные баллы, необходимые для зачисления в университет…

Госпожа Кисимото продолжала рассказывать о разнице в написании иероглифов, обозначающих «горячий», по физическим ощущениям и «горячий», в смысле полный страсти и энтузиазма.

«До чего же странный язык, – подумал парень, – всего одна лишняя закорючка в написании и уже совсем другой смысл слова».

Он

снова потупил взгляд в блокнот, продолжая рисовать преподавательницу, что было гораздо приятней, чем выводить непонятные каракули. Для японки она была довольно светлокожей. На ее сужающемся книзу лице, сияли миндалевидные глаза, а длинная каштановая коса спускалась до самой поясницы. Несмотря на свой возраст, выглядела Кей весьма моложаво. А черный брючный костюм только подчёркивал её тонкую, изящную фигуру. Михаил углубился в свое занятие, не заметив, как учительница перешла к следующему примеру, выводя на доске соответствующие иероглифы и объясняя разницу между ними.

– Всем понятно, чем отличается написание иероглифа atai, обозначающим слова «заслуживать», математические термины «величина и значение», и atai, то есть цену или стоимость? – педагог обратилась к студентам.

– Да, – разнеслось по аудитории.

Из всех девятнадцати студентов группы ответили все, за исключением Михаила. Он был настолько увлечен рисунком, что не заметил, как госпожа Кисимото направилась по ряду между столами в его сторону.

– Господин Рассказов, вам понятно? – спросила педагог. Она остановилась рядом с ним, рассматривая сверху его художества.

Михаил понял, что обращаются к нему только после того, как одногруппник Вовка Тменов толкнул его локтем. Художник поднял голову и недоуменно уставился на преподавателя, словно увидел её впервые в жизни. Он резко перевернул блокнот рисунком вниз и стал лихорадочно вспоминать, о чем она его спросила, но, увы, в тот момент когда госпожа Кисимото задавала вопрос, сознание студента было в другой реальности.

– Да, – машинально выпалил молодой человек и закивал головой, как китайский болванчик.

– Вы так увлеченно записывали за мной, – улыбнувшись, съязвила преподаватель, – дайте ка мне взглянуть на ваши записи, – она протянула изящную руку, с длинными тонкими пальцами и аккуратным маникюром.

Парень в замешательстве перевел взгляд с нее на товарища, будто искал у него поддержки. Тот усмехнулся в кулак, сделав вид, что закашлялся.

– Господин Рассказов, прошу вас, не заставляйте меня стоять с протянутой рукой, – все также мило улыбаясь, сказала она.

Ему ничего не оставалось делать, как выполнить ее просьбу. Он вздохнул, видимо, настолько громко, что все взгляды одногруппников устремились на него, и нерешительно протянул блокнот. То время, пока она рассматривала рисунок, Михаилу показалось вечностью. Ее лицо не выражало абсолютно никаких эмоций, как будто она натянула на себя маску. Парень мысленно приготовился к самому худшему развитию сценария и уже представил себя на ковре в кабинете декана факультета, где был частым гостем. Но, какого же было его удивление, когда госпожа Кисимото закрыла блокнот и, протянув его обратно, сказала:

– У вас неплохо получилось, но все же прошу вас, будьте повнимательнее на моих лекциях.

Михаил потерял дар речи, единственное, что он мог делать, так это открывать и закрывать рот, как выброшенная на берег рыба. Преподаватель вернулась к доске, стерла, все, что было написано ранее и, прежде чем начать снова писать, посмотрела на часы.

– У нас с вами осталось пять минут, – сообщила она, – итак, давайте подведем итоги тому, что мы сегодня с вами узнали.

Госпожа

Кисимото что-то говорила, но Михаил опять не слышал ее. Теперь он думал, почему она не стала закатывать скандал, как это делают другие, когда застают его за рисованием. И несмотря на то, что молодой человек никак не ожидал такой реакции, все же он не был удивлен, поскольку госпожа Кисимото была не такой, как все остальные преподаватели. За год с лишним обучения, встречаясь с ней каждый день на лекциях, Михаил никогда не слышал раздражения в ее голосе и уж тем более она никогда не позволяла себе повысить голос на кого-то из студентов. Кей всегда была уравновешена и спокойна, как истесанная волнами скала. Парень не раз задавался вопросом: «Что может вывести ее из себя?».

– Господа японисты, на сегодня все, – ее голос вернул Михаила в реальность, – убедительно прошу вас выучить все новые иероглифы, а я с вами прощаюсь до завтра.

Это была последняя пара. В аудитории тотчас поднялся галдеж, студенты на радостях повскакивали со своих мест, отправляя гаджеты в рюкзаки, и поспешили на выход. Вовка был единственным человеком в группе, а может и во всем университете, кто ходил на все лекции с одной тетрадью и на это у него был железобетонный аргумент: «я никогда ничего не забываю, потому что все записи всегда при мне». Одногруппники называли его исключительно Вовкой, либо Вованом, и он никогда не обижался. Он встал из-за стола, сунул талмуд под мышку, авторучку в наружный карман пиджака и спросил:

– Михалыч, ты сейчас куда?

Услышав свое прозвище, Михаил невольно улыбнулся. Как его только не называли, но только не родным именем. Отец – исключительно на английский манер – Майклом, мать на итальянский – Микеле, а в университете друзья звали Михалычем. Пошло это от бывшего одногруппника Юры Геращенко. Он, как и Михаил, случайно оказался на факультете японоведения и терпеть не мог будущую специальность. Парень сделал все, чтобы его отчислили еще с первого курса. Он просто перестал ходить на лекции и появляться на экзаменах. И вот как назвал он однажды нашего героя Михалычем, так с тех пор парень и ходит в этих Михалычах.

Собирая вещи в рюкзак, художник посмотрел на товарища, с иронией вскинув бровь.

– А что есть предложения? – усмехнулся он и бросил взгляд на госпожу Кисимото. По всей видимости, она не торопилась покидать аудиторию, сидела за столом с идеально ровной спиной и что-то печатала на своем макбуке.

– Может партейку другую в бильярд, – предложил Вован, – как вспомню, что в прошлый раз опять проиграл тебе, спать не могу.

Помимо парней и преподавателя, в кабинете еще задержалась староста группы. Как обычно, после занятий Антонина выполняла свои должностные обязанности, отмечая в журнале посещений кого из студентов не было на лекциях. Она невольно стала свидетельницей разговора одногруппников, потому как сидела через два стола от них.

– Эй, домой идите иероглифы учить, – обернувшись, улыбнулась девушка, – в бильярд они собрались играть.

Из-за цвета ее волос между собой молодые люди называли ее исключительно рыжей бестией.

– А ты завидуешь что ли? – спросил Михаил.

– Угу, – кивнула девчонка и, фыркнув, как жеребёнок, ехидно добавила: – прям обзавидовалась вся.

– Ну тогда пойдем с нами, – подмигнул ей художник, – только предупреждаю заранее, мы на бабки играем.

На самом деле Антонина была нормальной девчонкой, никогда не вредничала, используя свою, пусть и небольшую, но все же власть. С ней запросто можно было договориться, чтобы она не ставила пропуск в журнале, если кто-то из одногруппников решил прогулять занятие, чем Михаил регулярно пользовался.