Большая восьмерка: цена вхождения

Уткин Анатолий Иванович

Дипломаты беседуют в самом доверительном тоне. Посол Мэтлок узнает об обеспокоенности министра Шеварднадзе позицией Советской армии, судьбой военных заводов и армейских баз Советской армии на территории Литвы. Лицо Шеварднадзе осунулось, когда он узнал, что Мэтлок не собирается даже отложить встречу с Ландсбергисом и его окружением. «Но он (Шеварднадзе. —А.У.) даже не протестовал». Достойный министр независимой страны. Шеварднадзе попросил, чтобы встреча была по возможности короткой. Ландсбергис сообщил Мэтлоку что Верховный Совет Литвы готов провозгласить независимость Литвы. Мэтлок сказал руководству «Саюдиса» ключевые слова: им нечего боятъся, Горбачев

не применит силу. Обо всем этом Мэтлок на следующий день — 8 марта 1990 года рассказал Шеварднадзе в его офисе на Смоленской площади. Беседовали они, как всегда в последние дни, с глазу на глаз. Мэтлок предложил, чтобы Горбачев официально пообещал «Саюдису», что не применит силу против объявившей о своей независимости Литвы. Шеварднадзе нашел эту идею интересной. Покидая кабинет Шеварднадзе, Мэтлок калькулировал: по крайней мере один член Политбюро стоит на «верной» стороне.

Успокоение

С огромным удовлетворением американская администрация удостоверилась в том, что против мятежной Литвы, объявившей в марте 1990 г. о своей независимости, у руководителей Советского Союза нет ни воли, ни плана контрдействий. Объявив об экономическом бойкоте, Горбачев не знал, что делать дальше. Экономическое давление на Вильнюс не принесло результатов. Что далее? Изнутри на Горбачева оказывалось давление с целью побудить действовать против Ландсбергиса решительно, но самолюбивый и слабый лидер погряз в нерешительности. В конечном счете он стал ждать решения вопросов в переговорах с американцами в мае 1990 года. Все более становилось ясно, что у руля советского государства стоит нерешительный капитан, не знающий, каким курсом плыть. И предпочитал игнорировать рифы, на которые шел его корабль.

В эти дни Горбачев бросался в разные стороны, ища панацею в самых неожиданных местах, не желая при этом уступить свое место более государственно ориентированным политикам. Все это вводило Советский Союз в состояние невиданной смуты. Наступал жесткий политический кризис.

Обратите внимание, что проблемы Прибалтики американские дипломаты обсуждают с членом Политбюро Александром Яковлевым в его же офисе, и с другим членом Политбюро — Шеварднадзе во время недельной поездки последнего в Вашингтон. Этот визит помог решению «главной» для Горбачева цели: была определена дата следующего саммита. На этот раз Горбачев прибудет в США в конце мая — начале июня 1990 года.

А уральская Немезида продолжала свое движение. 4 марта Борис Ельцин, выступая с платформой свободнорыночной экономики, получил на выборах в Верховный совет более 70 процентов голосов избирателей. Теперь его целью становилось президентство в Российской Федерации (следовало вытолкнуть оттуда горбачевского ставленника Виталия Воротникова). После этого у него появится возможность бросить вызов самому Михаилу Горбачеву. Ельцин крушил Горбачева и с прибалтийского фланга. Ощущая поддержку московских демократов, 11 марта 1990 г. литовский парламент единогласно проголосовал за «восстановление» потерянной страной пятьдесят лет назад независимости. Ландсбергис провозгласил: «Мы ни у кого не спрашиваем разрешения на этот шаг». Вот если бы у Горбачева любовь к отечеству (а не к планетарному гуманизму) напоминала соответствующее чувство Ландсбергиса! Но нет. Наш герой плавал в глобальных водах, его соотечественники и их судьба были для него второстепенным обстоятельством. Горбачев уже не подвергал сомнению деяния раскольников, теперь он потребовал от Литвы за предоставление независимость 34 млрд. долл. компенсации. Осмелевшие литовцы потребовали не меньшую сумму «за причиненный ущерб».

Горбачев узнал о провозглашении литовской независимости в тот момент, когда отмечал пятилетие прихода в верховную власть. И снова один шаг противоречил следующему. Горбачев пообещал не вести переговоры с Ландсбергисом: «Переговоры ведут с иностранными державами». Жест Вильнюса — «незаконный и ущербный». Но, с другой стороны, Горбачев уже не знал, как отвечать. Вообще говоря, Горбачев, судя по всему,

думал прежде всего о том, что через несколько дней он станет президентом СССР. Пройдя процедуру вступления на пост президента, «Горби» несколько смягчился: он будет вести с Вильнюсом «взаимоуважительный диалог».

Далее еще один поворот: 16 марта 1990 г. в своем первом президентском послании (адресованном Ландсбергису, которого Горбачев неизменно называл «пианистом») содержался ультиматум: отказаться от декларации о независимости. Вертолеты летали над крышами Вильнюса и разбрасывали листовки, называющие Ландсбергиса «орудием тех, кто однажды уже владел буржуазной Литвой и судьбами ее граждан, продавал ее землю и заводы иностранному капиталу — стоил Литве сотни тысяч рабочих мест».

Во время встречи в Кремле с председателем Объединенного комитета начальников штабов — адмиралом Уильямом Кроу, министр обороны маршал Дмитрий Язов сказал, что многие командиры полны решимости двинуть вперед свои танки. Советская армия готова сокрушить Литву. «Если хоть одна республика покинет Союз, Горбачев потеряет власть. И он обязан применить силу, он дошел до края». Маршал преувеличивал решимость своего главнокомандующего. Горбачев помнил обещание, данное на Мальте Бушу. И сделал шаг назад: дал Литве срок «одуматься» до 19 марта 1990 г.

20 марта Шеварднадзе встретился с Бейкером в Виндхуке (Намибия). Госсекретарь спросил, что намерен делать Горбачев. «Шэви» сказал, что полное описание займет ночь. Но, кратко говоря, сила против Литвы применена не будет. «Мы стремимся вовлечь литовских лидеров в диалог. Кому из нас станет хуже после завоевания независмости? Экономически литовцев ждет коллапс, если мы перестанем качать субсидированную нефть. У нас там важные военные базы. Они не могут просто установить независимость. Мы готовы учитывать их интересы, но и они должны учитывать наши. Мы не используем силы, если только они не нападут на наши гарнизоны». При этом Шеварнадзе как в порядке вещей обсуждал сепаратистские возможности отдельных республик. «Они очень отличаются от грузин. Литовцы — спокойнее. Наши люди — грузины — напали бы на советские гарнизоны уже давно».

Шеварднадзе указал, что советские военные круги занимают по Литве более жесткую позицию, чем по какому-либо другому вопросу. Более того, будучи исключенными из процессов, ведущих к объединению Германии и отколу Восточной Европы, руководство КГБ, руководство вооруженных сил сейчас воспринимают события с гораздо большей эмоциональностью, чем прежде. Об эмоциональности самого министра иностранных дел мы не слышим вообще ничего. Вот что говорит по поводу объединения Германии человек, которому мы поручили защиту наших интересов: «Мы понимаем, что нейтральная Германия являет собой проблему. Мы не желаем нейтральной Германии. Мы хотели бы иметь на ее территории ваши войска». Ясно, что речь идет не о Талейране; перед нами даже близко не Горчаков. Перед нами бесхребетный карьерист, уже думающий о своем закавказском уделе.

На этом этапе Горбачев попытался сыграть в сильного президента. 21 марта 1990 г. он в качестве президента СССР приказал литовцам сдать все огнестрельное оружие. Ландсбергис воспринял это как приказ со стороны «иностранной державы», который может быть реализован только грубой силой. 26 марта Горбачев принял сенатора Эдварда Кеннеди, и тот спросил Горбачева, в каком случае Москва готова применить силу? Горбачев сказал, что «в случае насилия, угрожающего жизни граждан». Кеннеди подчеркнул, что «Тяньаньмынь в Вильнюсе поставит под вопрос американо-советские отношения».

Зная уязвимое место Горбачева, Скаукрофт предупредил посла Дубинина, что в случае применения силы против Литвы, его визит в США в июне не состоится. Вечером 28 марта 1990 г. президент Буш послал президенту Горбачеву личное письмо — первый подобный обмен письмами со времени начала балтийского кризиса. Буш клялся, что верен мальтийской договоренности и не обвиняет во всем СССР. Теперь очередь Горбачева выполнить свою долю мальтийского обещания, и решить проблему, кажущуюся все более взрывоопасной с каждым днем. Джек Мэтлок отвез письмо в советскую столицу.