Больше боли. Книга 1. Татуировка
Шрифт:
– Да… Я не знаю. – Промямлил я. – Я, может, вообще не в этой комнате еще. Как-то непонятно все, и… – Я продолжал нести бессвязный бред, всплескивая тощими руками как какой-то неполноценный, а Паша все смотрел на меня, смотрел, смотрел… И вдруг начал деловито распаковывать вещи.
– Я слышал, общага забита до отказа, так что вряд ли тебя куда-то переселят. – Он вытаскивал книжечки, раскладывал аккуратно сложенные вещи в шкаф, вешал постеры рядом со своей кроватью, а я все сидел пригвожденный к подоконнику и тоскливо взирал на улицу. Мне как никогда хотелось обратно к отцу, к моему гетеросексуальному, пуритански воспитанному отцу.
В постель я ложился как йог на гвозди. Осторожно, миллиметр за
В таком отчуждении мы прожили вместе почти неделю. Я за это время уже успел надоесть нашей комендантше, уверяя ее, что мы с моим соседом не переносим друг друга, что он крадет мою еду из холодильника и постоянно курит в комнате. Потом я возвращался в комнату, а там Паша уже шел с кухни с кастрюлей в руках и говорил, что сварил лапшу и сейчас мы ее посыплем сыром – будет офигенски вкусно. Что этому его тяночки научили.
Эти спагетти едва проскальзывали вниз в моем зажатом горле. Я все пытался понять тактику его действий, но Паша был гениальным стратегом – он бездействовал. Будь я параноиком, как мой отец, я бы, конечно, и в бездействии нашел что-нибудь, но мои нервы пока были относительно целы, и моя бдительность вскоре уснула, погребенная под Пашиной едой и его постерами со смешными девочками.
Время шло, и мы научились вполне неплохо ладить. А после того, как его не пустили в общагу из-за того, что он пришел позднее комендантского часа, и я уговорил вахтершу впустить его, мы вообще стали друзьями.
И вот поэтому сейчас мы уютненько устроились у кровати с банками пива в руках.
– Че, когда вернешься с клуба? – Изображая безразличие, вяло спросил я. Паша посмотрел на часы.
– Да фиг знает, может зависну у кого-то.
– Блин, ты реши прям сейчас, я не хочу в три часа ночи спускаться вниз, потому что тебя опять не пустят.
– Хахах, а помнишь, как меня в первый раз не пустили? Она такая мне – нельзя! Иди ночуй, где хочешь! Я думаю, ксооо, попал я. Там холодно, еще панки какие-то прицепились от остановки. И ты вдруг такой: Да пустите вы его! Он заблудился, хахахах.
Да, я знаю, Паша не очень хорошо передает суть ситуации. Ну и понятно, он так-то на программиста учится, ему слова как ослу вторые уши. Зато видели бы вы, какие сайты он создает. Я даже не верил поначалу, что это он сделал, думал, вообще какой-то иностранный сайт, с графикой обалденной, со звуками, музыкой – все в тему, короче.
– Да, если б не я тогда, ты бы точно заночевал на скамейке.
– Да, анэ-чан. – Он хитро прищурился и чокнулся со мной банками. – Мой большой семпай.
Вообще-то, мне поначалу было не по себе от этих странных слов. Тем более, что я смутно представлял, кто такой этот «анээээээ-тян», как он любил пищать, или «Тем-семпай» – мое прозвище в его устах собственной персоной. А в словосочетании «мой большой Тем-семпай» мне все еще виделись грозные призраки гомосексуализма. Но потом я узнал, что семпай это кто-то вроде старшего брата или коллеги, а «анээээээ-тян» так и вообще старший брат. Это меня порадовало – как-никак, я показался себе авторитетом.
– А ты чем заниматься будешь? – Спросил он после некоторого молчания.
– Не знаю. – Я пожал плечами. – С Юлькой наверно встречусь.
– Оу, шпилли-вилли? – Он толкнул меня под ребра
– Да пошел ты. – Я ткнул его в ответ. Насчет Юльки я еще не был уверен, просто сказал так, чтобы не выглядеть forever alone. Я-то ведь по клубам не шатался и с «тяночками» не зависал каждую пятницу. Если бы не существование девушки Юли, у меня были бы все причины чувствовать себя типичным отстоем.
Впрочем, я все чаще себя
2
После того, как я спровадил Пашу-чана в клуб, позвонил Юльке. Она сказала, что хочет в кино и роллов. Я понял, что цены на шпилли-вилли как-то незаметно подскочили. Я всегда держу деньги для девушки отдельно от денег на выпивку.
У меня есть девушка, потому что она дает. Я бы не сказал, что она красавица. Я бы не сказал, что вижу ее матерью своих детей. Я бы вообще ничего о ней не сказал, потому что я вспоминаю о ней только тогда, когда возникает угроза ощутить собственную никчемность в этой жизни и тщетность этого бытия. Она же, в свою очередь, держится за меня руками и ногами и ведет себя в присутствии других девушек, как самая настоящая самка. Как будто бы считая меня лучшим представителем среди самцов и возлагая на меня надежды на здоровое, сильное потомство. Упаси Боже, да я сам о себе никогда не был такого мнения.
Так, что там должен делать парень, идя с девушкой на свидание? Ах да, купить цветы. Ладно, купил цветы.
А, кеды порвались, блин… Я поискал еще какую-то обувь. Нашел туфли на случай торжеств. Повертел их в руках. Ладно, лучше сухие ноги в туфлях, чем мокрые в кедах. Носки, промокая, имеют ужасное свойство вонять на три этажа, а мне этого ну никак не нужно сегодня вечером.
Я шел по блестящей от дождя улице, держа в руке несколько роз. Со стороны я выглядел, наверное, как какой-то идиот, потому что на мне была черная куртка, синие потертые джинсы и огромные черные лыжи-туфли. Время от времени я смотрел на свой букет. Мне не очень-то нравилось, какое внимание она уделяла всему тому, что я ей дарил. Например, когда я подарил ей букет из воздушных шариков на 8 марта, она сделала, наверное, миллион снимков и все эти одинаковые фотки выложила к себе на страницу ВКонтакте. Думаю, это какой-то специальный обряд. Потому что одна самка выложила триста фоток букета, а остальные пятнадцать самок, называющихся ее подругами, должны были поставить под всеми одинаковыми фотографиями лайки и написать, как они счастливы за нас.
Наверно, она бы понимала мое недоумение, если бы я фоткал все использованные в ней презервативы и выкладывал это к себе на стену в том же Контакте. Я бы еще подписывал фотографии типа «Клубничный гандончик на 8 марта ^^» или там «Экстра-стимулирующий гандончик на 23 февраля, уиииии! ^^». А потом все парни оценивали бы эти фотки и писали «Вау, мужик! Я так рад за вас. Вы такие милые :-*».
Она стояла у входа в кинотеатр. Она была в берете и коротком пальто, при всей боевой готовности: в юбке, в капроновых колготках, в сапогах на каблуке, с распущенными волосами и подкрашенными глазами и еще издалека искрящимися губами. Она увидела меня еще раньше, чем я ее, но это я должен был подойти к ней и обнять ее, подарить цветы и поцеловать при всех, чтобы все люди вокруг увидели силу наших с ней чувств и разрыдались от радости за нас и сожаления по своим никчемным жизням. Потом я должен был взять ее за руку, чтобы все самцы видели что «Арррррр! Это моя баба!».
Мы смотрели какой-то фильм про страшную девушку и манекена. Манекен оказался вампиром и страдал. Аудитория страдала в унисон, в сумерках зрительного зала. Юлька тоже страдала, обхватив мою руку и складывая в рот попкорн.
Потом мы сидели в суши-баре, где она поглощала роллы и говорила о своих подружках. Я курил, глядя на нее и гадая, обломится ли мне сегодня. В принципе, она была недурна собой. Мне нравилась ее грудь. Ей, кажется, ее грудь нравилась еще больше, потому что она всегда выкладывала ее в вырезы своих футболок. Еще она горделиво прохаживалась с этой грудью по залу от нашего столика до туалета, собирая на себе как можно больше заинтересованных взглядов.