Больше человек

Грин Соня

— Если ты так хочешь, то сделай это по старинке, но уже с оговоркой, что она тебя заметит.

Коулу не нравилось, когда его замечали. Теперь, когда он не мог скрыться, ему казалось, что все только на него и смотрели. Варрик сказал, что это из-за шляпы. Но шляпу снимать не нужно.

Его замечали и простые солдаты, и слуги, и гости Инквизиции. И работники кухни тоже, когда он там появился. Как всегда пожилая женщина попыталась его накормить. И он сделал то, чему учил его Бык: обману, который не был обманом. Коул не совсем понимал, как обман

не мог быть обманом; в голову приходил Блэкволл, ведь он обманывал и всем было больно. Но Бык сказал, что это ведь ради нужного. И Блэкволл тоже так считал.

Несмотря на внутренние противоречия, он взял из рук улыбающейся женщины кружку с чаем и кусок пирога. Сказал, что для себя. На деле — для нее.

А еще с недавних пор Коул не любил лестницы. И не любил то, что не мог появиться где-то сразу же. Долгий путь пешком лишь забирал время. А шагая по лестницам, ему казалось, что он стоит на месте, слегка поднимаясь вверх.

Неуклюже отворив дверь ее покоев, он смутно представлял себе, как порадовать ее. Надежда была на пирог.

Она сидела за столом, читая бумажки, что давали ей Каллен, Жозефина и Лелиана — Варрик сказал, что это важные дела Инквизиции. Эвелин, услышав скрип и тихие шаги, подняла голову, готовясь принять очередной сожалеющий взгляд.

Блэк… Ренье, по отчету Лелианы, был в дне пути от Скайхолдда. И чем он был ближе, тем путаней ее мысли становились, а взгляды всё неоднозначней.

Коул поставил перед ней чай и пирог, при этом пролив немного на листы. Но девушка не особо на это обратила внимание, непонимающе глядя на Коула. На это он только ближе придвинул еду к ней.

— Это не твоя вина, — прошептал бывший дух, переминаясь с ноги на ногу.

— А чья же? — она отодвинула все отчеты в сторону, прикидывая, замутит ли ее, если она съест хотя бы кусочек.

Коул не ответил, неловко стоя перед ней и обдумывая слова, которые она не сможет забыть. Было бы легче, будь у него хотя бы вторая попытка. Но так люди с болью не справлялись. А он хотел быть человеком.

— Ты знал об этом? — он кивнул. — Но не сказал.

— Он хотел помочь. И сейчас хочет. Хотел стать другим. Быть с тобой. Тяжело. Совесть не позволила. Не смог открыться.

Эвелин отмахнулась, прося его остановиться, и закрыла лицо руками. Спряталась. От него.

Шумный выдох, и он снова видит ее. Она как кошки — те всегда видят его, хочет он или нет. Коул хотел, чтобы она видела его.

Она с сомнениями взглянула на пирог.

— Спасибо, Коул, — она попыталась улыбнуться, хоть он не почувствовал ее счастья. — А ты как себя чувствуешь в новом обличие?

— Странно. Всё вокруг по-другому. И внутри тоже. И снаружи.

— Внутри и снаружи? — переспросила девушка.

— Да. Бык предложил помощь.

— Правда? — обрадовалась Эвелин. — И какую?

— Он отвел меня к женщине, продающей себя.

Эвелин замерла с чашкой в руке, что секундой назад решила выпить. Нужно было что-то крепче.

— Он… что сделал?

И Коул рассказал.

Цукатик

—

Бык, ты правда считаешь, что это хорошая идея? Нет, идея хорошая, но… Коул, это же Коул!

Коул же непонимающе смотрел на Быка и Варрика, что решили помочь ему с «жаждой познания», как назвал это Бык по-кунарийски и «зовом плоти», как выразился гном. Бывший дух же не знал, как это назвать. Это мешало и путало мысли. Блэкволл тоже желал помочь, но сейчас вместе с Эвелин, Кассандрой и Соласом был в Изумрудных могилах. И Коул понимал, откуда такое название. Духи там пели, хоть никто их не слышал.

— Цукатик, милая, — Бык поприветствовал девушку, что была чуть старше Эвелин, как заметил Коул.

Ее рыжие волосы находили отклик во взгляде Быка. Коул же только чувствовал боль и странное желание, что тихим омутом опоясывало его.

— Помоги моему другу в его первом порыве стать мужчиной, а?

— Ну ты загнул, — Варрик рассмеялся, но Коул не понял, чему. Он ведь уже мужчина, разве нет?

Девушка с озорной улыбкой осмотрела его, и Коул решил сам себя осмотреть: что вызывало в ней улыбку? Его наряд? Может, она нашла, где пятно? Он надел рубашку задом наперед? Ремни расстегнулись?

— Цену ты знаешь.

Бык протянул ей монеты, и та, спрятав их в карман, взяла Коула за руку, потянув наверх. Неуклюже следуя за ней, он расслышал напоследок веселье гнома; ему нравилось, когда Варрик был счастлив и забывал о боли.

— Слушай, гений, может, нужно было провести предварительный инструктаж?

Она красиво танцевала, мягко двигалась под музыку в своей голове, пытаясь забыть о прошлом. Только Коул все еще слышал это прошлое. Платье, что прикрывало совсем мало кожи и было плохой защитой от ветра, бушующего уже несколько дней, девушка медленно снимала.

Когда грудь обнажилась, показываясь ему и призывая дотронуться, Коул не смог не повести себя как раньше:

— Она пыталась быть лучшей матерью, чем могла бы быть.

Цукатик — как сладко назвал ее Бык — остановилась, но через секунду снова задвигалась, снимая платье полностью. Коул пробовал цукаты, и его вытошнило. Слишком рано для еды.

Она двигалась к нему, положила руки на бедра, и он не понимал, почему она танцует. Обычно танцевали от счастья.

— Она хотела, чтобы ты улыбалась. Просто не знала, как. Думала, что он сможет дать то, чего не было. У нее. И у тебя. Думала, получится семья.

— Так. Стоп, — она скинула его руки. — Я тут сиськами дрыгаю для тебя, а ты решил моё прошлое расковырять?

Коул посмотрел на ее грудь. Она не двигалась.

— Я не…

— Откуда ты узнал? — она упрямо впилась в него изумрудными глазами.

— Тебе больно. Я хочу убрать боль. Она выгнала его, но было поздно. Была зла на нее. И ушла. Не хотела видеть. И помнить.

Девушка замолчала. Нагая телом и душой стояла перед странным клиентом, который даже не думал ее лапать и делать то, за что заплатили. А деньги она возвращать не собиралась.