Больше, чем страсть
Шрифт:
– О как! – подивился Казарин. – Какой, однако, в вашем селе культурный народ: на концерты ходят, кинематографические фильмы смотрят.
– Движемся в ногу со временем и боремся за то, чтобы молодежь оставалась на селе, – объяснила Надюха и махнула рукой вперед. – Ну, идем?
Да-а-а! Вид потрясал своим величием!
Вот она, Россия – река, леса, поля-поля, луга! До горизонта красота-а, простор!
Стояли молча, смотрели. Парило.
Стало не просто жарко, а душно, ветер налетал сильными порывами, подхватил и растрепал наскоро скрепленные ненадежной заколкой волосы Надежды, задирал
Казарин повернулся к девушке, взял в руку, подержал, потер задумчиво между пальцами игривый локон, рассматривая, затем подвинулся совсем близко к Надежде, медленно заправил эту прядь ей за ушко и провел пальцами вниз по скуле, отчего у нее по шее вниз к заколотившемуся сердцу побежали обжигающие мурашки. А Казарин приподнял за подбородок ее лицо, заглянул в глаза и уведомил тихим, наполненным обещанием, потрясающим эротическим голосом:
– Ты должна знать, что я никуда теперь не уйду из твоей жизни.
– Я понимаю, – так же тихо ответила она, встречая его взгляд. – Глаша твоя дочь, и ты имеешь право…
– Тшь-шь, – прижал он палец к ее губам, останавливая слова. – Не из-за Глаши. – Даниил смотрел и смотрел в Надины глаза, словно завораживал, и что-то такое пугающее и прекрасное светилось в глубине ее зрачков. Он провел, еле касаясь пальцами, по ее щеке и тихим, наполненным чувством голосом признался: – Одиннадцать лет прошло, а я все помню. Каждый день, проведенный с тобой. Кожу твою, запах твой, руки твои, улыбку, голос и смех. Мое тело тебя помнит все эти годы, и те оргазмы, которые я испытывал только с тобой. Ни до тебя, ни после ни с одной женщиной я не переживал такого. И есть еще нечто гораздо большее, что я должен рассказать тебе и что связывает нас…
Он медленно наклонил голову, не отводя взгляда от ее глаз, и поцеловал…
Это был поцелуй всей ее жизни!
Поцелуй всей жизни Надежды Петровой! Всех лет без этого мужчины, всей мудрости, накопленной после него, – поцелуй совсем другой женщины, чем та прошлая, молоденькая Надюшка.
Он не спешил и не усиливал напор – медленно, предельно чувственно целовал ее, словно пил сладкий нектар, дарующий жизнь, – возвращая к сегодняшней реальной жизни их обоих. У нее подкашивались ноги, дрожало все внутри, наливаясь какой-то огненной субстанцией, и казалось, что душа поднимается и рвется куда-то вверх…
Даниил медленно отстранился, всмотрелся в выражение ее лица, и глаза у него посверкивали, плавились топленым шоколадом от желания. Он протянул руки, ухватил за края Надину футболку, остановился на пару секунд, спрашивая взглядом последнего разрешения, и потянул вверх. Сдернул, кинул куда-то на землю, медленно завел руки за спину девушки, расстегнул и снял бюстгальтер, уронил его на землю. Стоял и смотрел на ее великолепную грудь.
И под его восторженным взглядом она вдруг почувствовала, как вырывается из нее какой-то прямо огненный вихрь так долго сдерживаемой, постоянно контролируемой ею страсти – так она боялась и не хотела показать ему свое влечение с момента их странной встречи! Так держала себя, держала, справлялась же! И вот все! Все! И все до лампочки и не имеет значения! Никакого!
И она шагнула к нему,
Даниил шагнул назад, оставляя Надю одну, и потрясенным, восхищенным взглядом рассматривал ее обнаженное тело. А потом вернулся опустился на одно колено, провел рукой по ее телу от шеи, по груди, вниз по животу, наклонил голову и поцеловал нежно ее живот…
– Ты великолепна, – прошептал Казарин с таким благоговением, что на глаза ее вдруг навернулись слезы. – Ты стала еще прекрасней.
Она взяла двумя ладошками его голову, подняла вверх, склонилась и прошептала:
– Ты стал еще прекрасней.
И поцеловала его, как благословение давала.
И в этот момент первые тяжелые, крупные, как небесные слезы, капли дождя упали на них. А Надюха вдруг подумала, что, наверное, эти капли сразу же испаряются, исходя паром, на их раскаленных телах.
Это последнее, о чем она могла еще думать…
Казарин схватил ее на руки, опустил на землю, на брошенную юбку, условно можно считать, что расстеленную, – и они целовались, целовались, ласкали друг друга и все смотрели, смотрели в глаза, словно тайну какую постигали…
И в тот момент, когда он вошел в нее, на них рухнул тяжелой стеной ливень, словно река Иордан, в которой крестился Иисус, – начало и конец всех рек мира, – обрушила на этих двоих свои благословенные воды…
И Даниил брал ее неистово, в унисон с разбушевавшейся водной стихией, лупившей по его телу упругими струями, как маленькими плетьми, и, опираясь на локти, держал в ладонях Надину голову и целовал ее мокрое лицо, ставшее соленым от слез восторга, и они поднимались все выше и выше, и туда за душами стремились их тела…
Даниил поднял голову с Надиного плеча, посмотрел в лицо, поцеловал коротким нежным поцелуем, Надюха открыла глаза и тут же закрыла от лившейся на них воды.
– Надо выбираться отсюда, – сказал весело Казарин, – а то дорогу совсем размоет и затопит.
Быстро поднялся и, подхватив под локти, помог подняться Надежде.
– Придется одеться в мокрое, – осмотрелся он вокруг сквозь стену воды.
Ливень лупил серьезно, вдалеке вдруг сверкнула молния, загрохотал гром. А Надюха наблюдала за действиями мужчины, торопливо собиравшего разбросанные вещи с земли, и все откидывала непослушную мокрую прядь падающую и падающую ей на лицо.
– Надь, ты что замерла? – весело прокричал Казарин. – Давай в машину! Замерзнешь же!
И она как будто очнулась, бросилась собирать оставшиеся вещи. Он натянул мокрые ботинки на босу ногу, скомкав, подхватил одежду в одну руку, второй обхватил Надю за талию, придерживая на скользком спуске с горы. Скользя по размокшей земле, они кое-как спустились и побежали к машине. Надюшка принялась долго, неуклюже копошиться, пытаясь достать ключи из кармана юбки. Пойди найди ключи в мокрой грязной юбке под лупящими, как ненормальные, струями дождя, особенно если у тебя руки трясутся! Но Казарин, оценив ситуацию, быстро забрал у дамы юбку, сразу же нашел и достал ключи, открыл дверцу, втолкнул Надюшку на заднее сиденье, закинул на пол мокрые вещи и быстренько забрался сам.