Больше, чем страсть
Шрифт:
Два дня!
Всего лишь два дня назад, еще в пятницу утром она жила совсем другой – привычной, размеренной и распланированной жизнью. Спокойной. Ровной. Устойчивой. Предсказуемой.
И все изменилось в один момент – неминуемо, как стихийное бедствие, как катастрофа, – когда вышел из тумана этот мужчина и не пожелал пройти мимо!
– Вышел ежик из тумана… – тихо проговорила Надюха, очередной раз бросив взгляд в зеркало на едущую сзади машину, – …вынул ножик из кармана…
За два дня она узнала про отца своего ребенка больше, чем за все эти одиннадцать лет!
– Буду резать, буду бить… – объезжая колдобину, продолжила Надежда считалку.
Сегодня утром, проснувшись и посмотрев на столик с остатками их ночного застолья, наполовину полную бутылку, бокалы с недопитым вином, вспомнила поцелуй, который словно обжег ее, оставляя надолго ощущение его мужских губ на коже. И со всей ясностью и четкостью вдруг осознала, что господин Казарин Даниил Антонович не исчезнет из ее жизни. Не пропадет, не сгинет и не растворится, так же неожиданно в тумане, как и появился. И что-то ему от нее нужно! И нужно было еще до того, как он узнал про Глашу. Ведь зачем-то он искал ее и приехал к ним в хозяйство, а потом не поленился и поехал дальше в соседний городок и даже пошел на концерт…
И это поразило Надюху так сильно, что вот на этом самом открытии ее заклинило, и врубился на полную катушку защитный механизм организма, притушив все чувства и эмоции, решив оградить ее от очередного стресса.
– С кем останешься дружить? – закончила она считалку, снова кинув взгляд в зеркало.
Даниил смотрел на Надину машину, двигающуюся впереди, и думал, как лучше объяснить и растолковать Наде, что он, пусть и благодаря чудесному, невероятному случаю, но снова появился в ее жизни и никуда теперь из этой жизни не собирается деваться.
Весь вчерашний день он находится в шоке.
В таком настоящем, крутом шоке! У него перед глазами все повторялась и повторялась картинка: девочка Глафира делает мостик, выходит из него в кувырок и выскакивает на авансцену, раскинув руки в приветствии зрителям, и как обрывается все внутри от понимания, что это его дитя!
Его дочь! Его! Родная! Дочь!
Он только об этом весь день и думал – занимался делами, общался, двигался – и думал только об этом. А потом увидел Надюху в этом ее золотисто-янтарном платье, и снова перевернулось все внутри, в который раз за эти два дня.
Два дня! Всего два дня, и его жизнь изменилась абсолютно!
Бывают, конечно, и позаковыристей выкрутасы судьбы, ему ли не знать, но то, что эта женщина так неожиданно нашлась, и новость, что у него, оказывается, есть дочь…
Это… Казарин не мог найти такого определения, которое бы передало все, что он испытывал и чувствовал эти два дня.
Надя ушла тогда с террасы настолько элегантно, что он глаз не мог отвести – поднялась грациозно с дивана, плавным жестом руки сняла пиджак, кинула его на сиденье и пошла неспешной величественной походкой, мимоходом оставив бокал на подоконнике окна. А шелковое платье обтекало, гладило ее фигуру, как погибающий от любви любовник – и Казарин все смотрел вслед, даже когда за девушкой
Он ушел следом за ней с праздника, ему хотелось подумать в одиночестве и тишине. Одиночества Даниил получил сколько угодно, а вот с тишиной вышел большой напряг – праздник гулялся с размахом и большим весельем. Впрочем, это почти не помешало Казарину думать. Он не мог заснуть, вышел на балкон, постоял, опираясь на перила, а потом сел в плетеное кресло, смотрел в темноту и думал, думал… Вспоминал все с того момента, когда обрисовался сквозь туман стройный женский силуэт, и как Даниил вышел из белесой субстанции в просвет на тропинке, кивнул незнакомке и улыбнулся, мгновенно отметив про себя ее привлекательную внешность, и как в следующую секунду его ударило узнавание…
И вдруг слишком громко для полной ночной тишины пропиликал сигнал сообщения, пришедшего на его телефон. Даниил достал смартфон из кармана пиджака, увидел, от кого оно пришло, прочитал, и в этот момент неожиданно ясно, как снизошедшее озарение, он осознал и понял все…
– А почему вы обращаетесь ко мне на «вы»? – спросила Глашка.
Они сидели за большим круглым семейным столом в гостиной за условным обедом, поскольку для обеда было еще рановато по городским меркам и в самый раз по сельским.
Девочка еле сдерживалась, чтобы не завалить Казарина вопросами и не потребовать его единоличного внимания только ей – ведь обещал же про цирк рассказать! Но ребенка остудили, напомнив о хороших манерах и о том, что Даниил Антонович гость в их доме, его надо угостить и принять как подобает, а потом уж расспрашивать. Но удержаться она все равно не могла. Ну не могла!
– Так я выражаю свое уважение к малознакомому человеку.
– Но я же ребенок, – напомнила она.
– Это не значит, что вам не надо выказывать уважение. Так принято у воспитанных людей, к которым я иногда отношу и себя, – пояснял Казарин.
– Понятно, – кивнула Глафира. – Значит, я до сих пор встречалась с не очень воспитанными людьми. Никто из взрослых еще ни разу не называл меня на «вы». А когда вам можно уже будет ко мне на «ты» обращаться?
– Когда вы мне это позволите, тем самым показывая, что принимаете мою дружбу и расположены ко мне дружески в ответ, – с серьезным видом, но явно сдерживая улыбку, объяснял Казарин правила этикета.
– Ой! – обрадовалась девочка. – Я к вам очень расположена и очень дружески! Давайте уже на «ты».
– Хорошо, – кивнул Даниил и, не удержавшись, усмехнулся.
– А скажите, это трудно стать настоящим акробатом? – закончилось окончательно и бесповоротно все возможное терпение у Глашки.
– Трудно, – подтвердил Казарин и спросил неожиданно: – А что ты знаешь о цирке?
– Ну… – задумалась она. – Много, наверное.
– Ну, например, с чего все началось: что во всех цирках мира арена, она же манеж, одного размера и устройства ты знаешь?
– Не-ет, – удивилась девочка и тут же спросила: – Какого?