Больше, чем желание
Шрифт:
В песне есть небольшой отрывок, который отражает начало и завершает все. Я не могу его петь. Я просто не могу закончить эти стихи. Я должна уйти со сцены прямо сейчас.
— Простите, я вернусь через полчаса.
Пытаюсь сбежать в бар для сотрудников. Грифф ждет меня у задней занавески и обнимает. Я падаю в его утешительные объятья и слышу оглушительные аплодисменты публики.
— Им понравилось? — я задыхаюсь.
— Да. Это было так по-настоящему и свежо. Это была ты, — уверяет он меня, улыбаясь и ведет
Я благодарна ему за эту полуприватность. Поскольку кухня находится прямо за моей спасательной занавеской, на самом деле нет никакой возможности остаться одной. Так что я остаюсь с Гриффом.
— Ты? Но ты никогда ничего не чувствуешь.
Это заставляет его засмеяться.
— Я знаю. Верно?
Неправильно. То, как он говорит, дает мне понять, что в эти дни он чувствует нечто гораздо большее, чем ничего.
— А как ты с Бриттой? — я меняю тему.
Я лучше буду говорить о чужих проблемах, чем о своих.
Его лицо застывает. Улыбка превращается в мрачное сжатие губ.
— Мы с ней придем к пониманию. Мы еще не там, но я намерен убедиться, что мы это делаем.
Что Грифф имеет в виду, так это то, что он имеет в виду какой-то результат, что Бритта не сотрудничает, и что он ищет какой-то козырь, чтобы гарантировать, что она это сделает. Она должна знать, что ничто и никто не может остановить Ридов, когда они выбрали цель.
С другой стороны, Бритта не кажется пустяком. Может, она поставит Гриффа на место. Бог свидетель, ему это нужно.
— Надеюсь, ребята, у вас все получится, — дипломатично говорю я.
— Я тоже, — он притягивает меня к своей груди и протягивает салфетку.
— Еще раз прости меня, что не рассказала тебе о Джейми, когда я узнала. — Я действительно чувствую себя ужасно.
— Ты поступила правильно. Если бы ты рассказала мне об этом в ночь, когда Максон сбросил на тебя бомбу, я бы выследил Бритту и выдвинул бы ей все требования. И Максон бросился бы ее защищать. И мы бы никогда не помирились. Ждать несколько недель дерьмово… но это лучше для долгосрочной перспективы.
Облегчение плавит меня. Грифф не был таким понимающим, когда мы впервые заговорили об этом.
— Спасибо. Я рада, что ты понимаешь.
— Ты всегда поддерживала меня. Вытри слезы. Все будет хорошо. Эй, я думаю, что Гас заказал еще одно выступление, чтобы оживить место между вашими сетами. Хочешь посмотреть?
— Мне нужно в дамскую комнату поправить макияж. Я уверена, что…
— Три минуты, — говорит Грифф тоном убедительным и неумолимым.
Я открываю рот, чтобы возразить.
И тут я слышу мелодию песни, которую не слышала ровно две недели, с той сумасшедшей ночи, когда вытащила Максона в караоке.
Я напрягаюсь. Замираю. Смотрю на Грифа.
Он улыбается, выражение его лица снисходительное и высокомерное.
— Эта песня для красивой женщины, которую я глупо обидел. Я мог бы сказать ей, что люблю ее, но это всего лишь слова, а она заслуживает большего.
Мое сердце все понимает. Я узнала бы этот голос где угодно — во сне, за тысячу миль от цивилизации, в ожидании смерти.
Голос Максона Рида.
Задыхаясь, я оборачиваюсь и вижу его на сцене, в руках у него микрофон, а песня льется мне прямо в уши.
Он смотрит на меня, его лицо выражает извинение и любовь и что-то, чего я никогда раньше не видела.
Любовь.
Моя грудь вздымается. Я кладу руки на сердце, будто боюсь, что оно снова упадет к его ногам. Подступают новые слезы. Он действительно здесь ради меня? И он будет петь?
Он поет. И его способность ладить с мелодией так же ужасна, как и в последний раз, только сейчас он действительно знает слова и его не беспокоит, что подумают другие. Он изливает свою душу — в буквальном смысле. И он смотрит прямо на меня и клянется, что нуждается во мне больше, чем хочет. И что он будет хоть меня — только меня — всю свою жизнь.
У меня подгибаются колени. Я теряю самообладание.
Гриф поддерживает меня своими сильными руками и аккуратно ведет меня к брату. Максон уходит со сцены, чтобы встретить меня и обнимает меня рукой, нежно лаская пальцем мою щеку и вытирая мои слезы.
Когда начинается песня, он возвращает микрофон на подставку. Кого волнует, споет ли кто-нибудь остальное? Все, чего я хочу, это мужчина передо мной.
Я смотрю на лицо Максона, его зеленые глаза ласкают меня с искренней преданностью, которую как я думала, никогда не увижу.
— Прости, — бормочет он. — Мне так жаль. То, что я сделал, было неправильно и необдуманно, и совсем не свидетельствовало о том, что в моем сердце ты всегда будешь на первом месте.
Мне не хватает слов. Я знаю, что он имеет в виду это не потому, что он говорил, а потому, что теперь он показал, что пожертвует всем — своей сделкой, своей потребностью превзойти брата, даже своей гордостью — ради меня.
Он любит меня.
Я рыдаю у него на груди.
Он поднимает мой подбородок пальцем.
— Эй, я здесь и никуда не уйду. Ты видела, во что я одет?
Я все еще надеюсь, что все это означает, что он хочет меня вернуть, когда я смотрю на него глазами, полными слез.
— Одет?
Какое это имеет отношение?
Затем он показывает мне часы на руке. Черный ремешок, белый циферблат с римскими цифрами. Картье.
— Часы моего дедушки. Я понял, что никогда не носил их, потому что не чувствовал себя человеком чести. Ты изменила это. Ты изменила меня.
Я посылаю ему слезливую улыбку. Я бы хотела перестать плакать, но я эмоциональная девушка.