Больше не уходи

Орехова Анастасия

Однажды, накануне Восьмого марта, он пришел к Валентине с букетом роз. Она встретила его с иголкой в руках, нежная, домашняя, в мужской рубахе из черной фланели и красных шерстяных носках, трогательная и такая сексуальная, что Костров, не раздеваясь, крепко сжал ее в своих объятиях.

— Я хочу тебя, Валя… — Теряя голову, он увлек ее в комнату, повалил на диван, скинул с себя пальто и овладел ею, так и не поняв, хотела она этого или нет…

Отношения их изменились. Они стали играть в мужа и жену. Он почти переехал к ней, хотя иногда ночевал дома — в большой квартире на Грузинской,

куда нередко привозил и Валентину, чтобы она имела представление, где ей предстоит в ближайшем будущем стать полноправной хозяйкой.

Так прошло лето. В августе Сергей сделал Валентине предложение, и она согласилась стать его женой. Она много работала, копила деньги для создания собственной коллекции. Ей очень помогал ее отец, Борис Захаров, эмигрант, живший больше пятнадцати лет в Париже и присылавший с оказией в Москву (чаще всего со своей любовницей Бланш, занимавшейся антиквариатом) отрезы лионских кружев, редкой расцветки ткани-стрейч, дорогую органзу и шелк. О том, что отец Валентины живет в Париже, Костров узнал спустя полгода после их знакомства.

— И ты столько времени молчала? — недоумевал он.

— Подумаешь, живет себе и живет. Вот если бы я там жила, тогда да. Хотя отношения у нас прекрасные, и он постоянно зовет меня к себе.

— И ты до сих пор здесь? — он был искренне удивлен.

— У меня мама в Подольске. Не могу же я ее оставить. Она из России никогда не уедет. Если с отцом не поехала, теперь и подавно.

— А почему они разошлись?

— Разные люди, вот и все.

— А мне кажется, что разные люди, если захотят, всегда найдут что-то общее…

— В смысле?

— Общность интересов и любовь, по-моему, понятия разные. Они не любили друг друга. Но даже в этом случае могли бы остаться вместе, если бы захотели.

Валентина поняла, что он разговаривает сам с собой. Убеждает себя на тот случай, если и с ним случится нечто похожее.

— Да, пожалуй, ты прав, — она думала в этот момент о своем отце и о том, что они-то с мамой как раз любили друг друга, но жить вместе почему-то не смогли. Загадка.

* * *

Сергей зажег везде свет и лег на диван. Двенадцать часов — Валентины нет. Где же она может быть? Что с ней? Москва кишит маньяками и преступниками. На Валентине два колечка с бриллиантами, золотая цепочка, серьги с изумрудами… Вскочив с дивана, Костров кинулся к телефону и принялся обзванивать больницы…

3

Лариса Игудина жарила на кухне яичницу, когда в передней раздался звонок. «Это она, — подумала Лариса, задрожав от удовольствия: сейчас увидит униженную и растоптанную Анечку Вельде. — Сейчас она мне позавидует. Моей убогости, нищете, но великому спокойствию».

Лариса работала в гостинице горничной. Ее мать всю жизнь была домработницей в семье Вельде, поэтому, будучи еще девочками, Лариса с Аней часто встречались и почти дружили. Только Аня относилась к ней с чувством превосходства, а Лариса тайно презирала любимую

дочку богатых родителей. Ее мать, выгуливая маленькую Аню, часто приводила ее в свой двор, от которого было рукой подать до Сокольников, где девочки вместе играли.

Лариса всю жизнь донашивала вещи Ани, мысленно представляя себя на ее месте. Но когда иллюзии рушились, в душе оставалась пустота и горечь. Лариса бы улыбнулась, узнав, что Аня умерла. И самое ужасное, что эта мысль приходила к ней все чаще и чаще… И вдруг такая удача. Вчера вечером она увидела мужа Анечки, красавца Невского, в своей гостинице, где она работала горничной, в обществе красивой рыжеволосой девушки. Они провели ночь вместе. Это был настоящий триумф Ларисы, которого она ждала долгие годы.

Войдя к ней, Анна прикрыла нос от нестерпимого запаха подгоревшей яичницы. Лариса с матерью жили в старом доме на Шаболовке, в однокомнатной квартире, которая напоминала бюро находок — так много скопилось в ней старых, бесполезных вещей. Пахло старым тряпьем, пылью и затхлостью. Казалось, мать и дочь все силы отдают уборке в чужих домах, а на собственное жилье ни желания, ни энергии не остается.

— Проходи, — сладким голоском пропела Лариса, предложив гостье войти в большую комнату. Усадила ее в кресло, с которого смахнула несколько тряпок, затолкав их под диван.

Анна в ужасе уставилась на нее:

— Ты что это делаешь? Зачем ты запихнула вещи под диван?

— Потом постираю, — как ни в чем не бывало ответила Лариса, сев в кресло напротив. — Будешь яичницу?

Анна мотнула головой, чуть не выдав чувство брезгливости к яичнице, которой провонял весь дом, к отвратительной квартире и, наконец, к самой Ларисе, сидевшей в черных замызганных джинсах и линялой футболке. Грязные волосы забраны в пучок на затылке. Лицо бледное, болезненное, с небольшими отеками. Вокруг глаз припухлости, а губы — две тонкие полоски — накрашены темно-коричневой блестящей помадой. Анне вдруг пришло в голову, что Лариса, помимо работы, наверняка занимается проституцией.

От отвращения ее чуть не стошнило, но она взяла себя в руки.

— Я ничего не поняла из телефонного разговора… Ты сказала, что видела Игоря в какой-то гостинице, значит, он жив? — Она играла в кошки-мышки сама с собой. То, что Невский жив, она нисколько не сомневалась. Но гостиница понятие емкое. В нем все, начиная от вседозволенности и кончая глубоким пороком. «Поедемте, господа, в номера». Разве это не одно и то же?

— Мне очень неприятно говорить это тебе, Аня, но Невский был там с женщиной. Вот я и подумала, что ты должна об этом знать… Или я ошибаюсь?

Анна встала и подошла к окну. Достав из кармана жакета пачку сигарет «Вог», закурила.

— Да, ты правильно сделала. Но скажи, Лора, ведь ты обрадовалась, когда увидела моего мужа в обществе шлюхи?

Лариса покраснела. Да, гостья была права. Но зачем так откровенно говорить об этом?

Однако Лариса приняла ее тон.

— Не скрою, я не особо огорчилась.

— А ты бы могла переспать с моим Игорем? — вдруг совершенно неожиданно спросила Анна, резко повернувшись к Ларисе. — Ну же, отвечай! Ведь он же тебе всегда нравился…