Большевизм: шахматная партия с Историей
Шрифт:
Буржуазия (во всем мире) еще сильнее нас и во много раз. Дать ей еще такое оружие, как свобода политической организации (=свободу печати, ибо печать есть центр и основа политической организации), значит облегчать делу врагу, помогать классовому врагу. Мы самоубийством кончать не желаем и потому этого не сделаем».
Из текста этого письма следует, что угроза буржуазной реставрации для Ленина оставалась главной, но воспринималась эта угроза как чисто внешняя по отношению к партии. Угроза внутреннего перерождения партии в последних работах Ленина не упоминается, а, следовательно, и не воспринимается им как реальная. В своем выступлении на XI съезде он лишь призывает не делать политических ошибок. И он готов вести диалог со всеми своими оппонентами внутри партии. Характерно, что Мясников в своем ответном письме Ленину уже не говорит о «свободе слова от монархиста до анархиста», признав этот лозунг ошибочным, но настаивает на свободе слова для рабочих и крестьян. Он согласен ограничить рамки гласности законом о свободе слова и печати, придав этому закону классовый характер. Однако даже такая гласность не устраивала — не устраивала уже не Ленина,
В мае 1922 года болезнь Ленина обостряется, он теряет нити руководства партией. В том же 1922 году Мясников исключается из партии, и, как было сказано выше, вынужден перейти к внепартийным формам оппозиции, создав «рабочую группу РКП». Однако уже в мае он был арестован (правда, ненадолго), а возглавивший группу Н. Кузнецов не смог поставить пропагандистскую работу. Группе не удалось привлечь на свою сторону рабочих, хотя пик ее деятельности пришелся на активизацию забастовочного движения в июле-августе 1923 года. Те участники группы, которые продолжали состоять в партии, решением ЦКК в декабре 1923 года были исключены из РКП(б), как и члены группы «Рабочая правда». Призывы этих групп образовать Советы рабочих депутатов на всех фабриках и заводах, основываясь на принципе «пролетарской демократии», упразднить Совнарком и устранить от власти господствующую группу «лжекоммунистов», которая окончательно оторвалась от рабочего класса, были признаны не только антипартийными, но и контрреволюционными.
Сентябрьский (1923 г.) пленум ЦКРКП(б), проводившийся без участия заболевшего Ленина, характеризовал деятельность этих оппозиционных групп как «антикоммунистическую и антисоветскую». Таким образом, борьба за традиции внутрипартийной «рабочей демократии» с позиций «державного коммунизма» и в соответствии с логикой партийного аппарата оценивалась теперь как антикоммунизм. Многие активные участники оппозиционных групп высшего ранга, хорошо известные в партии, не подвергались репрессиям, а просто переводились на дипломатическую работу, хотя заместитель Дзержинского по НКВД А.Г. Белобородов пытался организовать «дело рабочей оппозиции». Как считает В. Сироткин, именно это «дело» побудило Ленина настоять на том, что в феврале 1922 года ВЧК была реорганизована в ГПУ, а в Конституцию СССР (уже после его смерти) были включены три статьи (61–63) о контроле за ОГПУ со стороны Верховного Суда СССР. Однако эти статьи работали только до смерти Ф.Э. Дзержинского. Дипломатическая работа становилась, таким образом, родом ссылки для идеологических оппонентов правящей группы ЦК1, исключая при этом репрессивные методы. Можно назвать имена Л.М. Коллонтай, К.К. Юренева, Ю.Х. Лутовинова (он в 1921 году был направлен в торгпредство в Берлине), Ф.Ф. Раскольникова, Х.Г. Раковского и многих других, устраненных таким образом от активной внутрипартийной деятельности. Но подобная практика продолжалась недолго.
Бюрократизация партии, отрыв ее аппарата от массы рядовых партийцев вели к утрате доверия ко всей проводимой партией политике. Е.Г. Гимпельсон приводит содержание письма секретаря Сибирского Бюро ЦК РКП(б) И.И. Ходоровского, разосланного летом 1922 года губернским и районным комитетам партии, в котором говорилось, что районные партийные комитеты «не являются в настоящее время теми центрами, куда члены партии, а также беспартийные приходили бы, как это было в первые два года революции, со своими нуждами и запросами или хотя бы с целью отдохнуть, узнать последние новости и т. д.».
Характерно, что именно в этот период, а именно в августе 1922 года, XII партийная конференция легализовала своими решениями материальные привилегии т. н. «активных партработников», против чего в свое время резко выступал Ленин и большинство делегатов X съезда партии. Принятие этих решений «лоббировал» Сталин, уже тогда сделавший ставку в борьбе за власть на партаппарат. Аппарат начинает диктовать партии свои условия. Но в верхах партии еще сохранялось влияние старых традиций, и часть старых большевиков, по тем или иным причинам не поддержавшая оппозицию на X, XI и XII съездах партии, в условиях экономического кризиса 1923 года и политической изоляции Ленина вновь выступила против навязывания «аппаратного» стиля руководства.
Последней апелляцией к традициям большевизма стало знаменитое «Заявление 46-ти», направленное в октябре 1923 года в Политбюро ЦК РКП(б) и вызвавшее серьезный внутрипартийный конфликт. Обыкновенно это заявление принято рассматривать в связи с конфликтом между Троцким и большинством Политбюро. Однако этот конфликт был обусловлен борьбой за влияние в Политбюро, в то время как в заявлении была дана глубокая и принципиальная критика создавшегося в партии положения. Эта критика не выходила за рамки резолюции X съезда о «рабочей демократии». Более того, в своем заявлении его авторы указывали, что не расходятся с руководящей группой в оценке положения и выработке мероприятий к его изменению, но сама руководящая группа обвинялась в узурпации власти внутри партии: «…под внешней формой официального единства мы на деле имеем односторонне приспособляемый к взглядам и симпатиям узкого кружка подбор людей и направление действий. В результате искаженного такими узкими расчетами партийного руководства партия в значительной степени перестанет быть тем живым самодеятельным коллективом, который чутко улавливает живую действительность, будучи тысячами нитей связанным с этой действительностью. Вместо этого мы наблюдаем все более прогрессирующее, уже ничем не прикрытое разделение партии на секретарскую иерархию и «мирян», на профессиональных партийных функционеров, подбираемых сверху, и прочую партийную массу, не участвующую в общественной жизни… свободная дискуссия внутри партии фактически исчезла, партийное общественное мнение заглохло».
В заявлении говорилось о полном исчезновении внутрипартийной демократии, о том, что именно секретарская иерархия все в большей степени подбирает состав конференций и съездов, «которые все в большей
Авторы заявления утверждали: «…объективно сложившийся после X съезда режим фракционной диктатуры внутри партии пережил сам себя. Многие из нас сознательно пошли на непротивление такому режиму. Поворот 21-го года, а затем болезнь т. Ленина требовали, по мнению некоторых из нас, в качестве временной меры, диктатуру внутри партии. Другие товарищи с самого начала относились к ней скептически или отрицательно. Как бы то ни было, к XII съезду партии этот режим изжил себя. Он стал поворачиваться своей оборотной стороной».
Итак, большевистская верхушка пошла на ограничение внутрипартийной демократии сознательно, мотивируя это экстраординарностью исторической ситуации и рассматривая это как временную меру. Есть указания на то, что и сам Ленин считал принятие резолюции «О единстве» вынужденным и временным шагом. Однако за два года, прошедших с момента X съезда, новая структура партии приняла системный характер, так как партийный аппарат объективно стал необходимой составной частью всей системы партийно-государственного управления. Выступивший 28 ноября 1923 года в «Правде» со своей статьей Е. Преображенский (один из авторов «Заявления 46-ти») заявил, что нэповская обстановка характеризуется ростом социальных противоречий, поэтому бюрократизация партии может иметь опасные последствия: «Вместо курса на коллективную самодеятельность организации и поднятия уровня всех членов партии в процессе живого участия во всех внутрипартийных решениях, на почве сознания ответственности каждого за каждое из этих решений был взят курс на хороший аппарат и на хорошего пар– тийного чиновника. Аппарат мы улучшили, это бесспорно, но достигли этого плюса ценой более объемистого минуса, ценой угасания внутрипартийной жизни и отрыва немногочисленной активной части организации от партийно-пассивного или полупассивного большинства… Ярким примером такого молчания может служить совещание секретарей губкомов, созванное осенью ЦК. Многие разучились самостоятельно мыслить и говорить вслух перед партией о том, что каждый думает про себя. Многие разучились самостоятельно ориентироваться в положении и ждут указания сверху. Прекратилась дискуссия в партии по коренным вопросам партийной жизни. Характерно, что и начинается теперь эта дискуссия также по инициативе сверху». Авторитет Е. Преображенского, как одного из авторов «Азбуки коммунизма» (написанной им в соавторстве с Бухариным), по которой изучали политграмоту тысячи партийцев, был довольно высок. Поэтому против доводов Преображенского поспешил выступить сам Зиновьев. Он легко нашел в высказываниях Преображенского слабые места. В своей статье в «Правде» от 13 декабря 1923 года Зиновьев указал на то, что партийный аппарат в значительной степени обслуживает и государственную машину, т. е. служит инструментом управления в руках партии и отказаться от этого инструмента — значит потерять контроль над реально идущими процессами. Кроме того, Зиновьев доказывал, что среди сотрудников партаппарата большой процент составляют люди с дооктябрьским стажем в партии, тем самым как бы указывая на то, что никакой угрозы перерождения здесь нет. Отстаивая принципы «аппаратного» стиля руководства, Зиновьев демагогически призывал: «Давайте критиковать и исправлять наш партийный аппарат. Никакой самовлюбленности, никакого казенного оптимизма, никакого рутинерства. То, что подлежит исправлению, должно быть исправлено без дальних слов. Но что недопустимо, — так это вместе с водой выплескивать из ванны и ребенка. Гибкий, связанный с широкими массами членов партии, отзывчивый, культурный, постоянно обновляющийся снизу партийный аппарат есть единственная серьезная гарантия того, что мы сумеем бороться с бюрократизмом, о котором в прошлом году тов. Ленин писал, что он во многом напоминает бюрократизм старого царского государственного аппарата». Таким образом, с бюрократизмом аппарата предлагалось бороться силами самого аппарата, но ни в коем случае не менять саму систему руководства партией. Это вполне понятно, т. к. аппарат являлся оптимальным инструментом управления партией и государством в руках Политбюро. Отказаться от этого инструмента означало поставить под удар всю систему партийной диктатуры.
О статье Преображенского высказался в «Правде» (№ 270) и Сталин. Возражая Преображенскому, он заявил: «…восстановление партийной жизни на началах 1917–1918 гг., когда не было нэпа, не отвечает и не может отвечать потребностям партии в условиях 1923 г., когда есть нэп»1. Кроме того, Сталин заявил, что «восстановление минувших порядков фракционной борьбы привело бы к неминуемому подрыву единства партии, особенно теперь, в отсутствие тов. Ленина».
Между тем, среди оппозиции уже не было секретом существование «тройки» (Зиновьев, Сталин, Каменев) в Политбюро, что говорило о том, что власть как раз принадлежит фракции, а не ЦК партии. Об этом заявил, вернее, выкрикнул с места, Преображенский во время демагогического выступления Каменева на собрании бюро ячеек и активных работников Московской организации 11 декабря 1923 года. При этом он сослался именно на Сталина, который где-то проговорился. Каменев заявил, что ему об этом ничего не известно. Борьба против аппарата все более и более приобретает характер борьбы за власть над аппаратом между двумя партийными группировками. Скорее именно поэтому Троцкий не примкнул открыто к оппозиции, попытавшись взять на себя роль арбитра, но быстро поплатился за это.