Большевизм: шахматная партия с Историей
Шрифт:
Уже 4 февраля 1921 года, выступая на Московской конференции металлистов, Ленин заявил, что продразверстка «не только не отвечает интересам крестьянских масс, но также и губительным образом отражается на положении рабочего класса» [433] . Прежде всего, в виду имелся разрастающийся продовольственный кризис в городах, фактически — голод. Объясняя через месяц в записке на имя Цюрупы свое видение трансформации административнораспорядительной системы, Ленин писал: «Центр тяжести вопроса — «оборот», свободный хозяйственный оборот для крестьянства. Вы в это недостаточно вникли… Вся суть в том, чтобы уметь двинуть оборот, обмен (и за границу вывоз с юга и обмен с заводами). Иначе крах» [434] . Скорее всего, Ленин имел в виду безденежный, натуральный по форме товарооборот. В записке Н.И. Бухарину, написанной уже в апреле 1921 года, Ленин детализирует формы такого товарооборота, исходя из того, что в руках советской власти находится товарный фонд и его оптовая (железнодорожная) перевозка: «Что делает пролетарская государственная власть с этим фондом? Продает его (а) рабочим и служащим за деньги или за их труд без денег (в) крестьянам за хлеб Как продает? Через кого? Через комиссионера (=торговца) за комиссионный процент. Предпочтение оказывает кооперации (стараясь поголовно организовать в нее население)» [435] .
433
Аенин В.И. ПСС. Т. 42. С. 307.
434
Там
435
Ленин В.И. ПСС. Т. 52. С. 122.
Но уже через полгода, в своей речи на VII Московской губернской партийной конференции 29 октября 1921 года, Ленин был вынужден признать: «С товарообменом ничего не вышло, частный рынок оказался сильнее нас, и вместо товарообмена получилась обыкновенная купля-продажа, торговля» [436] .
Таким образом, можно констатировать, что Ленин сдавал позиции военно-коммунистической диктатуры постепенно, под давлением объективных реалий, мотивируя эту сдачу одним: надо выжить! Это не было теоретическим переосмыслением опыта «военного коммунизма», это был эмпирический учет и анализ реальных возможностей. Однако громадная часть партии большевиков (и тех, кто вступил в нее в годы гражданской войны, и часть старых большевиков) новую политику в области народного хозяйства приняла в штыки. Партийные билеты стали нередко швырять на стол секретарю ячейки, многие уходили в банды, примириться с легализацией «буржуя» после трех лет гражданской войны оказалось не просто. Чтобы придать этому процессу официальный характер, Центральный Комитет объявил официальную чистку партии [437] , которая продолжалась с 15 августа до конца 1921 года. За этот период было исключено (или добровольно вышло) из партии 159 355 человек, что составило 24,1 % от общего списочного состава РКП(б). Но и многие из тех, кто остался в партии и при руководящих должностях, начинают просто саботировать новую экономическую политику.
436
Там же. Т. 44. С. 208.
437
На чем, кстати, настаивала и «рабочая оппозиция». — Примеч. авт.
Е.Г. Гимпельсон совершенно прав, утверждая, что «военный коммунизм» складывался и функционировал более двух лет, он успел стать определенной хозяйственной системой со своей идеологией и социальной психологией»1. Те элементы государственного капитализма, которые составляли его основу в 1918 году, за годы гражданской войны приобрели совершенно другое идеологическое и политическое истолкование. Ленину пришлось специально напомнить в своих публичных выступлениях и некоторых работах о тех идеях, которые он выдвигал в 1918 году. Однако справиться с инерцией военно-коммунистической психологии было не просто. Значительная часть членов партии готова была принять новую экономическую политику, но только как вынужденную и временную. Кроме того, реставрация товарно-денежных отношений в условиях полной зависимости предпринимателей (нэпманов) от партийно-государственного аппарата создавала широкое поле для злоупотреблений, прежде всего — для личного обогащения советских чиновников. Борьба с этим злом была возложена на партийные контрольные органы, которые действовали в тесном контакте с ВЧК — ОГПУ. Таким образом, атмосфера гражданской войны сохранялась и при нэпе.
Но главное было в том, что большевизм — как идеология русского революционного социализма, как исторический феномен, объединивший в себе сторонников радикального социалистического эксперимента, сохранявших при этом внутрипартийный демократизм, как проявление синтеза политической воли и тактической гибкости в решении конкретных вопросов и проблем — себя исчерпал. Он мог умереть уже в 1918 году, но гражданская война продлила его существование, ибо сущностью большевизма была политическая борьба в процессе постановки целей и достижения их, а гражданская война была логическим продолжением революции 1917 года, попыткой в ходе гражданской войны найти социально-экономические формы организации (или «построения») социализма. Одной из основных доминант большевизма был неоспоримый авторитет лидера (Ленина), что исключало внутреннюю борьбу за лидерство (на это не решился в свое время даже А.А. Богданов) и придавало большевизму более системный характер. Однако большевизм начал умирать еще до физической смерти своего лидера. Он умирал медленно, в агонии, с всплесками бурных эмоций, но, тем не менее, он был обречен. Ему на смену приходил «державный коммунизм», исторически обусловленный врастанием большевистской партии в государственный аппарат и появлением идеологизированной партийно-государственной номенклатуры, заменившей старое русское чиновничество. На уровне губкомов РКП(б) аппарат стал формироваться уже весной 1920 года с появлением учет- но-распределительных отделов. Стремительными темпами росло число сотрудников аппарата ЦК — в 1920 году насчитывалось около 200 сотрудников, в 1923 — около 700, весной 1924 — 694 человека. Уже на XI съезде РКП в выступлениях отдельных делегатов (Молотова, Ломова и некоторых других) проявились психология и идеология «державного коммунизма». Чего только стоит тезис Молотова о необходимости иметь в ЦК «инструкторский аппарат из ответственных партийных товарищей, крепко связанных в прошлом с рабочими массами, умеющих работать в этих массах и умеющих правильно улавливать партийную линию».
Некоторые старые большевики, отнюдь не принадлежавшие к оппозиционным группировкам, также увидели процесс качественного изменения партии и попытались сказать об этом во весь голос. В частности, выступая на XI съезде РКП(б), член ЦК Ногин отметил, что ему, в процессе работы в Центральной ревизионной комиссии, «надо было обращаться с вопросами к тем работникам, которые ведут непосредственно повседневную работу в отделах ЦК. Эти товарищи, — я даже не могу перечислить их фамилии, — в партии никому не известны. Отсюда естественно сделать вывод, что эта постоянная, важная, большая работа, которая иногда определяет судьбу той или другой организации или того или другого работника, проделывается мало кому известными товарищами. Все это хорошие партийные товарищи, но это — партийная бюрократия, партийные чиновники, которые, само собой разумеется, опять-таки подходят к работе не так, как должны подходить специально выбранные съездом товарищи, поставленные для такой серьезной работы»1. Причем этих «товарищей» никто не выбирал, а потому они не чувствовали себя зависимыми от партии, позволяя себе принимать решения от ее имени. Пройдет еще немного времени, и в партии получит признание новый термин, обозначивший появление нового явления. «Товарищей», о которых говорил Ногин, станут называть «аппаратчиками». Партия разделится на сотрудников аппарата и рядовых членов, составляющих массовку партсобраний, т. е. на управляющих и управляемых. Это был один из главных признаков перерождения партии. Но до определенного момента положение сотрудника не было конституировано в системе партийных органов, он зависел от многих случайностей и волевых решений центра. Партаппарат был официально и организационно оформлен в 1923 году, когда решением орграспредотдела ЦК РКП(б) был установлен твердый перечень должностей, по которым назначение, перемещение и смещение работников всегда и обязательно производилось через ЦК. Таких должностей насчитывалось не более 4000. Это была т. н. «номенклатура № 1». В другом перечне («номенклатура № 2») насчитывалось примерно 15 ООО должностей, по которым назначение и смещение производилось ведомствами лишь с уведомлением ЦК. Под «номенклатурой № 3» подразумевались работники уездного масштаба (таковых должностей было не более 30 ООО человек). После этого на большевизме как историческом явлении можно было смело ставить крест. Но дело было не только в структурировании партноменклатуры. Изменилась и вся внутрипартийная атмосфера. Один из делегатов XI съезда партии, старый большевик, нарком по делам финансов Г.Я. Сокольников сразу после съезда в личном письме Николаю Крестинскому (в то время — полпреду РСФСР в Берлине) поделился своими впечатлениями: «Кончился одиннадцатый съезд партии с его бестолковой шумихой, суетой и бесконечной болтовней… Итог съезда можно характеризовать изречением — «гора родила мышь». Реального ничего. Все те же проблемы, те же непогрешимые истины, изрекаемые с кафедр, те же заученные и красочные пожелания, что и раньше, но на практике все по-старому. Рутина оказалась несравненно сильнее воли партии, да и есть ли эта воля — тоже возникает сомнение у каждого из нас! Кажется, что все превратилось в единую бестолковую канцелярию, в которой все происходит не для дела, а только для угождения отдельным лицам, от которых зависят дальнейшие пайки, суточные, добавочные и тому подобное… Душа партии умерла, как ни искали мы ее на съезде, а найти не могли. Сидят какие-то тупые, апатичные люди, которые механически говорят, механически слушают и безразлично принимают любую резолюцию, если она только предложена кем-либо, занимающим более или менее влиятельное место в правительстве… Кажется, самыми оппозиционными речами, действительно бьющими
438
Цит. по: Сироткин В . Почему Троцкий проиграл Сталину? М., 2004. С. 355–356.
Еще на один болезненный аспект протекающих внутри партии процессов обратил внимание на XI съезде Е. Преображенский, заявив, что в партии «наблюдается величайший упадок теоретического образования и теоретической разработки вопросов…» [439] , ибо отсутствует элементарный анализ того хозяйственного строя, который сформировался в советской России. Формулировку Ленина — что «мы имеем государственный капитализм при коммунизме» Преображенский назвал «опечаткой языка», заметив перед этим, что «мы имеем перед собой чрезвычайно сложное сочетание некоторых социалистических отношений и — в гораздо большей степени — товарно-капиталисти- ческих отношений» [440] .
439
Одиннадцатый съезд РКП(б). Март — апрель 1922 г. Стенографический отчет. М., 1961 С. 83.
440
Одиннадцатый съезд РКП(б). Март — апрель 1922 г. Стенографический отчет. М., 1961. С. 82.
Далее в выступлении Преображенского содержался очень важный и очень много объясняющий тезис: «Товарищ Ленин делал большую ошибку, когда он занимался из года в год совнаркомовской вермишелью и не мог уделить достаточно времени основной партработе, партийному руководству, не мог давать вовремя ответы, будучи всецело поглощен этой вермишелью и теряя на ней здоровье» [441] . Действительно, все мысли, вся воля Ленина были сосредоточены на решении одной задачи: удержать государственную власть, выстоять любой ценой. Это предполагало концентрацию внимания на решении экономических и административно-государственных (или военных) вопросов, вплоть до второстепенных или малозначительных. Содержанием внутрипартийной работы Ленин в годы гражданской войны почти не занимался, передоверив эту работу сначала Я.М. Свердлову, а после его смерти создав Оргбюро. И только «профсоюзная дискуссия», а затем борьба с оппозицией на X съезде, заставила Ленина вновь обратить пристальное внимание на внутрипартийные проблемы. Само наличие подобных проблем Лениным откровенно признавалось. Но логика лидера государства («рабоче-крестьянского» государства!) диктовала свои правила лидеру партии. Партия отныне рассматривается как инструмент проведения государственной политики, ее самостоятельная роль была сведена к минимуму. Речь уже не идет об осознанной внутрипартийной дисциплине, именно поэтому на XI съезде Осинский предлагает «перейти от милитарной дисциплины к строгой, но действительно партийной дисциплине, ибо теперь партию нужно духовно мобилизовать» (что еще раз подтверждает — партия перестала быть объединением единомышленников). Теперь это был конгломерат людей, по самым разным мотивам пожелавших получить партийный билет. И один из самых распространенных мотивов — пристроиться к власти. Внутри этого конгломерата еще сохраняется ядро из т. н. «старых большевиков», но и между ними нет былого единства в основных вопросах. Затем и потребовалась резолюция «О единстве», что только такими, искусственными мерами можно теперь сплотить партию. Но это искусственное сплочение становится разменной монетой в борьбе за сохранение контроля над государством и государственным аппаратом.
441
Там же. С. 84.
Е. Преображенский указал в своем выступлении на съезде на отсутствие какой-либо перспективы в практической работе: «Наши местные работники нуждаются в перспективе, они должны знать, куда объективно ведет нас развитие общественных отношений и какие должны быть социальные формы развития производительных сил в данной обстановке. Этой перспективы у нас нет»1. Но для того, чтобы эта перспектива была, необходимо было обобщение эмпирического материала на уровне теории. Парадокс ситуации заключался в том, что теоретизирование оказалось явно невозможным — оно должно было иметь своим следствием систематизацию фактов и ка- кие-то выводы, но каждый новый день нес с собой нечто новое, что заставляло каждый раз пересматривать свои взгляды и по-новому смотреть на реальность, адаптироваться к ней.
На XI съезде Ленин сделал поразительно откровенное признание, в очередной раз прибегнув к шахматной терминологии: «Много у нас было всяких ходов и выходов из наших политических и экономических трудностей. Мы можем с гордостью похвастаться, что мы до сих пор умели использовать все эти ходы и выходы в разных сочетаниях, применительно к разным обстоятельствам, но теперь у нас больше никаких выходов нет. Позвольте это вам сказать без всякого преувеличения, так что в этом смысле, действительно, «последний и решительный бой», не с международным капитализмом, — там еще много будет «последних и решительных боев», — нет, а вот с русским капитализмом, с тем, который растет из мелкого крестьянского хозяйства, с тем, который им поддерживается» [442] . Не менее откровенное заявление прозвучало и на X съезде: «Рабочее государство есть абстракция. А на деле мы имеем рабочее государство, во—1-ых, с той особенностью, что в стране преобладает не рабочее, а крестьянское население; и, во-2-ых, рабочее государство с бюрократическими извращениями» [443] . Товарооборот между рабочим и крестьянским населением без реставрации товарно-денежных отношений не удался, следовательно, необходима реставрация частного капитала. «Либо мы этот экзамен соревнования с частным капиталом выдержим, либо это будет полный провал. Чтобы выдержать этот экзамен, для этого мы имеем политическую власть и целую кучу всяких экономических и других ресурсов, все, чего хотите, — кроме уменья» [444] .
442
Одиннадцатый съезд РКП(б). Март — апрель 1922 г. Стенографический отчет. М., 1961. С. 20.
443
Десятый съезд РКП(б). Март 1921 г. Стенографический отчет. М., 1963. С. 239.
444
Одиннадцатый съезд РКП(б). Март — апрель 1922 г. Стенографический отчет. М., 1961. С. 21.
Кажется, что в своем выступлении на XI съезде Ленин пытался ответить всем оппозициям сразу: «Построить коммунистическое общество руками коммунистов, это — ребячья, совершенно ребячья идея. Коммунисты — это капля в море, капля в народном море… Управлять хозяйством мы сможем тогда, если коммунисты сумеют построить это хозяйство чужими руками, а сами будут учиться у этой буржуазии и направлять ее по тому пути, по которому они хотят» [445] . Этот тезис перекликается с главными положениями другой ленинской работы — «Очередные задачи Советской власти», написанной в апреле 1918 года, т. е. перед гражданской войной. Гражданская война была продиктована логикой социально-классовой борьбы, в известном смысле она была неизбежна, хотя выше уже было отмечено, что эскалацию гражданской войны спровоцировали многие действия самих большевиков. Парадокс в том, что, выиграв гражданскую войну, большевики вернулись примерно в то же самое положение, в ту же социально- экономическую ситуацию. Но теперь у них был мощный государственный аппарат, монополия на хозяйственные ресурсы, многомиллионная армия, мощные спецслужбы, опыт диалога с крестьянством. Ленин имел теперь полное право заявить, «что когда мы говорим «государство», то государство это — мы…» [446] .
445
Одиннадцатый съезд РКП(б). Март — апрель 1922 г. Стенографический отчет. М., 1961. С. 31.
446
Там же, с. 22.