Большевизм: шахматная партия с Историей

Божич Анатолий Станиславович

В создавшейся ситуации партийный аппарат, разумеется, в известной степени обеспечивал и власть сложившейся в Политбюро влиятельной группы Зиновьева, Сталина и Каменева, оспаривающей авторитет и влияние Троцкого. Игнорировать интересы аппарата, или выступать против аппарата значило теперь заранее обрекать себя на поражение.

Именно эта группа настояла на обсуждении двух разноплановых документов (письма Троцкого и «Заявления 46-ти») на октябрьском (25–27 октября 1923 года) объединенном пленуме ЦК и ЦКК с представителями 10 крупнейших партийных организаций. Пленум осудил и письмо Троцкого, и «Заявление», но в то же время признал справедливость многих критических замечаний авторов этих документов. Поэтому 29 ноября Политбюро создало комиссию по внутрипартийному положению в составе: Сталин, Молотов, Бухарин, Куйбышев, Зиновьев, Троцкий, Томский. Эта группа подготовила и единогласно одобрила текст резолюции ЦК и ЦКК о партстроительстве от 5 декабря 1923 года, в котором в самых общих выражениях говорилось о необходимости нового курса. Однако, подписав резолюцию, Троцкий начал собственную игру. Уже на следующий день появилось письмо Троцкого «Новый курс», переданное его сторонниками для обсуждения в партийные организации, а затем опубликованное в «Правде» в качестве программной статьи.

Троцкий утверждал: «Новый курс вовсе не значит, что на партийный аппарат возлагается задача в такой-то срок декретировать, создать или установить режим демократии. Нет. Осуществить этот режим может сама партия. Кратко задачу можно формулировать так: партия должна подчинить себе свой аппарат». Это уже был лозунг, выходивший за рамки резолюции. Более того, Троцкий позволил себе назвать вещи своими именами: «До того, как было опубликовано постановление Цека о новом курсе, обюрократившиеся представители аппарата считали самое упоминание о необходимости изменения внутрипартийной политики ересью, фракционностью и расшаткой дисциплины. Сейчас они также формально готовы принять новый курс «к сведению», т. е. бюрократически свести его на нет». Это уже было явное выражение солидарности с оппозицией, с «Заявлением 46-ти». Троцкий призывал: «…прежде всего должны быть устранены с партийных постов те элементы, которые, при первом голосе критики, возражения, протеста, склонны требовать партбилет на предмет репрессий. Новый курс должен начаться с того, чтобы в аппарате все почувствовали, снизу доверху, что никто не смеет терроризировать партию» [454] .

454

Цит. по: За партию! М., 1923. вып. 4. С. 6.

Уже одно то, что Троцкий позволил себе выступить в роли толкователя резолюции ЦК и ЦКК, как бы беря на себя функции умирающего Ленина, не могло не вызвать резкой реакции группы Зиновьева, Сталина, Каменева. Но эта реакция последовала не сразу. Сталину становится известно, что в развернувшейся в партии дискуссии (это была последняя свободная дискуссия в партии, последний аккорд большевизма) позиция 46-ти находит все большую и большую поддержку. Поэтому Сталин и его окружение были вынуждены прибегнуть к фальсификации результатов голосований в партийных организациях. Этот момент прекрасно описан в «Записках» Бориса Бажанова [455] . Одновременно Зиновьев и его сторонники усилили пропагандистскую кампанию, направленную против оппозиции.

455

Бажанов Б. Записки секретаря Сталина. Берлин, 1990. С. 79–81.

Осознавая слабость своих аргументов, Зиновьев 15 декабря, выступая перед петроградским партактивом, перешел на личности, указывая на то, что многие из подписантов «Заявления 46-ти» — или бывшие члены группы «демократического централизма», не раз критиковавшиеся Лениным, или люди, примкнувшие к ним в силу лчч- ной обиды на Политбюро, в частности «Преображенский, Смирнов, Серебряков, — товарищи, которые на X съезде РКП не были переизбраны в ЦК по предложению тов. Ленина» [456] . Апелляция к умирающему Ленину воистину стала последним и главным доводом.

456

Земцов Б.Н. Оппозиционные группировки 20—30-х годов. М., 1992. С. 90.

В защиту партийного аппарата выступил и бывший член группы «демократического централизма» А.С. Бубнов, назвав в своей статье в «Правде» от 18 декабря 1923 года выступление 46 старых большевиков «походом против организационных основ большевизма». Бубнов при этом апеллировал к работе Ленина «Что делать?», в которой говорилось, что ни одно революционное движение не может быть прочно без устойчивой и хранящей преемственность организации руководителей. Бубнов утверждал: «Если взять основную суть этой директивы тов. Ленина и перенести ее в условия существования компартии, осуществляющей диктатуру пролетариата, то и получится не что иное, как «курс на хороший аппарат» в том его понимании, которое тов. Преображенский столь поспешно и столь опрометчиво противопоставляет «курсу на коллективную самодеятельность» [457] .

457

Там же. С. 96.

Было ясно, что полемика принимает все более и более демагогический характер. Однако некоторые старые большевики решили воспользоваться свободой дискуссии и выступить в ее рамках с критикой всей существующей системы отношений внутри партии. В «Правде» 18 января 1924 года выступил и бывший лидер «рабочей оппозиции» Шляпников, который многие вещи назвал своими именами, хотя и не смог скрыть старой обиды: «В один голос с аппаратчиками нынешние руководители оппозиции запугивали партийные круги криками об опасности «рабочей оппозиции» и безоговорочно поддерживали все методы внутрипартийного подавления всякого члена партии, пытавшегося опереться в своих выступлениях в защиту оздоровления рядов партии именно на резолюции X съезда, которые теперь руководители «оппозиции» объявляют своим «символом веры»… Получая полное одобрение и поддержку со стороны теперешних деятелей оппозиции мерам расправы со сторонниками «рабочей оппозиции», Центральный комитет после XII съезда почувствовал себя в силе применить часть этих мер и в отношении тех, кто, по мнению руководящего состава Политбюро, не разделяет его линии работ и ведет против него открытую или скрытую борьбу. Удары учетно-распределительного аппарата были направлены на не покаявшихся троцкистов и демократических централистов. Борьба породила конфликты как внутри ЦК, так и вне его… Случайна ли эта внутрипартийная борьба? Всякий, даже не старый большевик, знающий историю партии, должен сказать, что не случайна. Большевизм как направление рос

и креп во фракционной борьбе. В интересах поставленных себе политических целей большевизм нелегальных времен не боялся идти даже на внутрипартийные расколы. Большевистская позиция оправдывалась истиной». Шляпников подчеркивал, что в подпольные времена в большевизме также присутствовало «единомыслие с центром», но оно имело совершенно другую природу и было обеспечено объективными условиями революционной борьбы. Попытка организовать искусственное единомыслие в уже правящей партии, без учета изменения в социальном составе самой партии и общей обстановки в стране, привела к тому, что старые традиции подбора работников и организационные методы наполнились «чуждым содержанием». Шляпников, оставаясь верным своей идее доминирования в партии рабочих, указывал на то, что число «пролетариев» в партии не превышает 20 %, а большинство составляют «крестьянские элементы, служилая интеллигенция и мещанство». Шляпников был убежден (и это, несомненно, было заблуждением), что именно преобладание непролетарских элементов создало в партии тот партийный режим, который опирался на партийный аппарат и приказные методы руководства. Отсюда, по мнению Шляпникова, и отрыв партии от пролетарских масс. Шляпников явно не замечал того, что партия утратила сущностные характеристики политической партии, превратившись в ядро административно-государственной системы, и аппаратный режим сформировался в этой партии объективно, будучи обусловлен многофункциональностью деятельности партии в новых условиях. В то же время он признает, что борьба против аппарата со стороны вновь образовавшейся оппозиции носит скорее конъюнктурный характер, и нет гарантии против того, что эта борьба приведет лишь к замене одних аппаратчиков другими. Шляпников призывает к поиску иной системы взаимоотношений между руководящими партийными органами и широкими массами членов партии, но из контекста статьи видно, что организационные формы такой системы не ясны и ему самому. Поэтому он вновь выставляет лозунг «рабочей демократии», считая такую демократию единственной гарантией от бюрократического перерождения партии.

Между тем, сформировавшееся в Политбюро «анти- троцкистское» большинство начинает открытую борьбу против Троцкого, посмевшего не только взять на себя роль толкователя решений Политбюро, но и роль арбитра в споре оппозиции с верхушкой партии. Надо заметить, что Троцкий оставался в кругу старых большевиков «чужим», за исключением тех, с кем он непосредственно участвовал в событиях октября 1917 года. В то же время он с 1917 года находился рядом с Лениным и претендовал на особое положение в партии, полагая, что за ним истори- чески закреплена роль «одного из вождей Октября», что автоматически гарантирует его статус члена Политбюро. Это можно назвать наивностью, если не больше, чем наивностью (о некоторой политической наивности Троцкого, кстати, также упоминает Борис Бажанов). Кроме того, само поведение Троцкого, позволявшего себе демонстративно покидать заседания Политбюро, не принимать участие в практической работе Совета труда и обороны или Совнаркома, «работало против него».

31 декабря 1923 года последовал ответ «большинства» Политбюро на письмо Троцкого от 23 октября, но фактически это был ответ на письмо-статью «Новый курс». Письмо Троцкого было признано орудием фракционной борьбы, а работа самого Троцкого как члена Политбюро и председателя Реввоенсовета Республики подвергнута уничижительной критике. Состоявшийся 14–15 января 1924 года пленум ЦК обвинил Троцкого в противопоставлении аппарата партии самой партии и отверг самую возможность легализации в партии фракций и группировок, которая в принципе не отвергалась Троцким. Однако влияние Троцкого и в партии, и в Красной Армии было еще столь значительно, что никаких «оргвыводов» не последовало.

Итоги последней свободной дискуссии в РКП(б) подвела XIII партконференция, прошедшая 16–18 января 1924 года, буквально накануне смерти В.И. Ленина. Наиболее заметной фигурой на этой конференции был Сталин, выступивший с достаточно аргументированной и грамотно выстроенной критикой оппозиции.

Еще до выступления на конференции, разбирая в «Правде» (№ 279) статью Сапронова, Сталин позволил себе редкий в его выступлениях сарказм: «Я далек от того, чтобы отрицать значение перевыборов под углом зрения демократизма в деле улучшения нашей внутрипартийной жизни. Но видеть в этом основную гарантию — значит не понимать ни внутрипартийной жизни, ни ее недочетов. В рядах оппозиции имеются такие товарищи, как Белобородов, «демократизм» которого до сих пор остался в памяти у ростовских рабочих; Розенгольц, от «демократизма» которого не поздоровилось нашим водникам и железнодорожникам; Пятаков, от «демократизма» которого не кричал, а выл весь Донбасс; Альский, «демократизм» которого всем известен; Бык, от «демократизма» которого воет Хорезм. Думает ли Сапронов, что если нынешних «партийных педантов» сменят поименованные выше «уважаемые товарищи», демократия внутри партии восторжествует? Да будет мне позволено несколько усомниться в этом.

Видимо, существует два рода демократизма: демократизм партийных масс, рвущихся к самодеятельности и к активному участию в деле партийного руководства, и «демократизм» недовольных партийных вельмож, видящих существо демократизма в смене одних лиц другими».

Иными словами, Сталин прямо указал на тот факт, что верхушка партии (включая членов оппозиции) за годы гражданской войны пропиталась «военно-коммунистической» психологией, и что с этим необходимо считаться. Но одновременно с этим Сталин так же, как и Зиновьев, уходил от сути проблемы, переводя разговор на характеристику личностных особенностей членов оппозиции.

Последний пассаж, образчик утонченной сталинской демагогии, не только противопоставлял массы рекрутированных в партию люмпенов старым большевикам, не только дискредитировал сам принцип внутрипартийной демократии, он вообще отрицал демократию как рабочий принцип партийной деятельности. Это был язык авторитаризма, популистские лозунги которого всегда находят поддержку люмпен-пролетарских масс. Это был тот язык, на котором партия «державного коммунизма» заговорит через несколько лет. Но самое главное состояло в том, что Сталин был адекватен реальному положению дел в партии. Его логика и его аргументы устраивали партийное большинство. Кроме того, привыкшая к водительству Ленина, партия подсознательно была приучена к тому, что во главе партии должен стоять лидер, мудрый арбитр всех внутрипартийных споров, объясняющий и разрешающий все проблемы. Сталин, формально не претендуя на место Ленина, заговорил тем языком, который наиболее был доступен и понятен массе. И он же, Сталин, за короткое время подмял под себя и структурировал заново партийный аппарат.