Большие деньги
Шрифт:
Мэри с удивлением услыхала, как в казино играет оркестр, приглашая на веселый танец сидевших за предобеденной чашкой чая – файф-о-клок. Как приятно было смотреть на разноцветные огоньки в тихих и теплых холлах отеля. Когда она вошла к матери, то сразу почувствовала особую атмосферу вполне приличествующей роскоши. Мать на нее явно сердилась. Для чего было приезжать, если она открыто пренебрегает больной?
– Но мне нужно было сделать кое-что для папы, – коротко объяснила она свое отсутствие.
Мать тут же принялась говорить, говорить без умолку, о проводимой ею кампании по исключению немок из женского клуба «Ланч по вторникам». Так продолжалось до самого ужина. После ужина
На следующий день мать заявила, что она чувствует себя превосходно и теперь не будет лежать в кровати, а станет сидеть в кресле. Мэри попыталась связаться по телефону с отцом, чтобы спросить у него, можно ли матери не лежать, но в его офисе никто не отвечал. Потом она, вспомнив, что обещала ему прийти в девять, бросилась в даунтаун. Было уже одиннадцать, и в приемной, как всегда, много народа. Все ждали, когда появится отец. Он вскоре пришел. По-видимому, он зашел по дороге в парикмахерскую, чтобы побриться, но все равно, несмотря на это, выглядел он смертельно усталым.
– Ах, папочка, ты наверняка не ложился сегодня ночью, могу поспорить!
– Ты права. Пришлось провести пару часов в изоляторе больницы. Сегодня ночью два моих пациента скончались.
Всю неделю Мэри просидела за столом его приемной, отвечая через марлевую повязку на звонки, успокаивая перепуганных насмерть мужчин и женщин, у которых ныла спина, поднималась температура, краснели щеки. Она просила их не волноваться, доктор Френч обязательно скоро будет. В пять она заканчивала прием звонков и шла к матери в отель ужинать и слушать ее бесконечные пустые разговоры, а у отца в это время начиналась самая главная работа. Она постоянно уговаривала его спать хотя бы через ночь.
– Но как это сделать? – добродушно спрашивал он. – Доктор Макгетри слег, и теперь я должен обслуживать еще в придачу и его больных. Эта проклятая эпидемия не будет же длиться вечно… Как только она немного спадет, мы с тобой поедем на побережье на пару недель.
У него под глазами были темные разводы, он надрывно кашлял, но все время уверял ее, что здоров и чувствует себя просто отлично.
Утром в воскресенье она приехала в даунтаун поздно, так как пришлось сходить с матерью в церковь. Когда она вошла, отец сидел в кресле, весь съежившись. Услышав ее шаги, он тут же вскочил с виноватым видом, но она заметила, как порозовели у него щеки.
– В церкви? Ты с матерью? – спросил он странным, скрипучим голосом. – Ну, ладно. Мне нужно заняться своими делами.
Когда он выходил из комнаты, надвинув фетровую шляпу себе на глаза, у Мэри промелькнула шальная мысль: уж не пил ли он?
В воскресенье звонков было немного, поэтому она вернулась домой вовремя и предложила матери покататься с ней на машине. Миссис Френч чувствовала себя хорошо и все время болтала о том, как она должна выглядеть на балу дебютанток осенью следующего года.
– В конце концов, ты просто обязана поддерживать высокую репутацию своих родителей, дорогая, – поучала она.
От этих нудных разговоров у Мэри холодело где-то под ложечкой. Когда они вернулись с прогулки в отель, она, сказав, что устала, легла в кровать и стала читать «Теорию праздного класса» Веблена.
На следующее утро перед уходом на работу написала письмо мисс Эддемс, в котором сообщала, что при такой обширной эпидемии гриппа она просто не может возвращаться в колледж, а ведь в мире столько несчастья и нищеты, поэтому не может ли та предложить ей что-нибудь поделать в Халл-хаусе.
Она предчувствовала, что на сей раз это будет что-то на самом деле стоящее. В вагоне трамвая, направлявшегося в даунтаун, она чувствовала себя такой счастливой
Когда она своим ключом открыла двери в офис, в нос ей ударил едкий запах карболки, йодоформа и алкоголя. Даже в горле засвербило. Шляпа и пальто отца висели на вешалке. Странно, как это она не заметила его машины на улице? Стеклянная до пола дверь в его смотровую была закрыта. Она постучала, позвала его: «Папочка!» Ей никто не ответил. Она толкнула дверь. Он лежал на кушетке укрытый наколенной автомобильной накидкой. «Как ужасно, – мелькнула у нее мысль, – по-видимому, он в стельку пьян!»
Она на цыпочках подошла к нему. Его голова лежала между подушкой и стеной. Рот широко открыт. Искаженное лицо с черной щетиной на щеках посинело, как У задушенного, глаза открыты. Он был мертв – это не вызывало сомнений.
Мэри тихо подошла к телефону, позвонила в «скорую», сообщила, что доктора Френча хватил удар. Она еще не успела отойти от аппарата, как услыхала завывание сирены кареты скорой помощи. Врач в белом халате вошел в смотровую. По-видимому, она на несколько секунд отключилась, потому что, когда пришла в себя, ее везли в большом автомобиле в «Бродмур». Войдя в свой номер, она на ключ заперла за собой двери. Легла на кровать, заплакала. Ночью позвонила матери по телефону.
– Мама, прошу тебя, я не желаю никого видеть. Я не пойду на похороны. Немедленно возвращаюсь в колледж.
Мать по этому поводу закатила ужасный скандал, но Мэри старалась не слушать ее обидных слов. Наконец, на следующее утро та дала ей сто долларов и разрешила уехать. Она так и не помнила, поцеловала ли она мать на прощание или нет. Она одна пошла на вокзал и просидела там в зале ожидания часа два, так как поезд, отправлявшийся на Восток, запаздывал. Она вообще сейчас ничего не чувствовала. Но, как это ни странно, видела все вокруг в необычно сочных цветах – яркий солнечный день, подвижные разгоряченные лица людей, сидевших в зале ожидания, пестрые обложки журналов на прилавках киосков. Она сидела в пульмановском вагоне, глядя на снег, на порыжевшую траву, на заброшенные земли с красноватой почвой, на заборы из проволоки, загоны для скота, железные резервуары для воды, маленькие станции, элеваторы, где хранится зерно, спортсменов на тренировке, с пунцовыми лицами, в перчатках и шапках с наушниками. Рано утром, проезжая через рабочий пригород перед самым Чикаго, она смотрела на мужчин, молодых и старых, с их прихваченными из дому свертками и баночками с обедом. Они толкались на перроне, ожидая своего поезда, чтобы ехать на работу. Лица их раскраснелись, задубели от холода раннего утра. Она внимательно изучала эти лица. Ей обязательно нужно было познакомиться с ними, с этими людьми, так как она остается в Чикаго и ни в какой колледж не поедет.
Камера-обскура (45)
в узкой желтой комнате-пенале журчит разговор под низким потолком и переплетаются кудрявые завитки сигаретного голубовато-серого дыма у носов за ушами под полями женских шляпок взгляды изогнутые брови меняющиеся конфигурации губ встряхивание челки мудрые я все знаю морщинки под глазами все зачищено приглажено скреплено соскоблено с помощью губной помады румян мыльного крема и бритв и образует определенный нужный рисунок
эта женщина с нежным теплым голосом которая ходит взад и вперед с гортанным смехом с чуть заброшенной назад головой с волнующими дразнящими взглядами часть пятичасовой драмы у каждого мужчины свой закуток