Большие каникулы
Шрифт:
— Не буду больше есть!
Вечером, лежа в постели, он, как обычно, ждет бабуину. Его мучает голод… Ведь он катался на коньках целых три часа! Но бабушка не появляется. На следующее утро Санду опять отказывается от еды и так, голодный, уходит в школу. Он уверен, что бабушка положила ему в ранец хотя бы булку с маслом.
Но в ранце ничего нет…
Ладно… Он объявит войну и бабушке. За обедом он опять не прикасается к еде, хотя эго совсем не легко: от голоду у него кружится голова, а жаркое такое румяное и так вкусно пахнет! Но он оставляет его стынуть
После обеда, часа в четыре, Санду отыскал на кухне пару луковиц и сжевал их целиком, вместе с зелеными перьями. За ужином он опять не ел. Но голод терзал его страшно. Он готов был проглотить и перья из подушки. Мальчик поднялся и на цыпочках прокрался в кухню. В авоське оказалось три луковицы — он съел их так, без ничего…
Утром он опять тайком поел луку и ушел в школу. Во время обеда Санду уже на ногах не держался. Надувшись, он сидел на диване. Сначала подали суп. Нет, он не будет ничего есть!.. Потому появилось жаркое. Санду почувствовал, что у него судорожно сжалось горло, ноги задрожали… но он не сдавался. Нет, нет… Лучше умереть! Наконец мама принесла еще одно блюдо.
— Будешь есть луковый соус? — спросила она его, как ни в чем не бывало.
Санду почувствовал, что теряет сознание. Он встал с дивана и повернулся к столу:
— Буду… Но что-нибудь другое… что-нибудь другое, мамочка! Прошу тебя, что угодно, только не луковый соус…
ПОИСТИНЕ БОГАТЫЙ СЛОВАРНЫЙ ЗАПАС
ВЫРАЖЕНИЕ «СЛОВАРНЫЙ ЗАПАС» навсегда связано для меня с волнующими переживаниями моего доброго друга, Тасе Ст. Ал. Григоре.
Кто смог бы измерить всю горечь и досаду, которые омрачали самые светлые порывы и стремления маленького школьника? — И все — из-за этих двух слов… несчастных слов!..
Что ж, это правда, у Тасе не было «словарного запаса». Почему? Это вопрос трудный. И может быть, мне так никогда и не удалось бы сказать по этому деликатному вопросу ни слова, если бы я не увидел, как он читает.
— Тебе понравится… Это исключительная книга, поистине исключительная! — говорил, поглаживая книжку в оранжевом переплете, его друг Андрей, любивший «трудные» выражения.
Тасе взял поистине исключительную книгу и уселся во дворе, за каменным столиком, под навесом из шиповника.
«Впереди отлого уходил вниз буровато-коричневый глинистый берег; позади расстилался темный лесок…»
Он прочел вслух еще несколько слов, потом послышалось бормотанье человека, бесстрашно прыгающего через целые абзацы… Дойдя до первого диалога, Тасе немного оживился.
«Я предполагаю, что фундамент… — проговорил архитектор с едва уловимой дрожью в голосе.»
— Не нравится мне… — мрачно порешил Тасе, и какое-то время снова раздавался лишь шелест страниц, через которые он перескакивал с молниеносной
«…Благоуханный воздух был прозрачен и тих…»Ну и что с того? «…Верхушки деревьев дрогнули, тронутые легким дуновением…»Кому это надо? Он снова ухватился за диалог:
«Смею надеяться, ты удовлетворен успехом своего проекта?»
Вскоре я уже не мог различить ничего, кроме странного звука, долетавшего до моих ушей. Еще более приглушенный шелест страниц свидетельствовал о том, что читатель перескакивает теперь через целые главы.
«…Вдали мелькал красный огонек… Конец…»
— Хм… конец?!
Удивленный этим непредвиденным обстоятельством, он в сердцах захлопнул книгу. Через деревянный забор его окликнул Андрей:
— Ну, понравилось?
— Нет! Ничего не происходит… и слишком много трудных слов!
— Каких трудных?
— Вот, смотри сам: благоуханный… куранты… обстоятельства… безразличный…
— Почему же ты их не выучил?
— Зачем это? Учить я сегодня уже учил — уроки… А теперь я читаю…
— Вот видишь, поэтому у тебя и нет словарного запаса… Послушай, Тасе, когда встречается такое вот трудное слово, нужно остановиться, выписать его, запомнить… Так все люди читают.
Андрей раскрыл наугад оранжевую книгу. Быстро пробежав несколько предложений, он остановился и подчеркнул ногтем какое-то слово:
— Небытие… небытие…Что это такое? Я не знаю. Тогда записываю это слово в записную книжку и запоминаю… Дальше: коробиться…Я записываю: ко-ро-биться.И так далее… Будешь запоминать три-четыре новых слова в день — вот тебе и словарный запас. А книга эта — исключительная, поистине исключительная, так и знай!
Тасе не стал проверять слова приятеля: слишком уж ему эта книга не нравилась. И с той поры он надолго решил, что «поистине исключительная» означает что-то очень плохое, серое и скучное.
Через несколько дней Тасе снова уселся читать — снова на дворе и опять за тем же каменным столиком. Но читал он другую книгу. И совсем по-другому. Услышав из-за забора его монотонное гудение, вы могли подумать, что там, над каменным столиком, кружится шмель. Но какой-то странный шмель, потому что время от времени словно бы устав кружиться, он начинал — правда, не без усилий — расшифровывать отдельные слова:
— Э-э-э… Павильон… павильон…Э-э-э… кандидат… кандидат…Э-э-э… актуальный… ак-ту-аль… ны-ы-ый… просторечие… про-сто-ре-чие…
— Что ты читаешь? — с недоумением спросил его Андрей.
— «Черный снег».
— Но это же отвратительная книга. Поистине отвратительная! Поверь!
— Поистине… как?
— Отвратительная!
— От-вра-ти-тель-на-я, — повторил по слогам Тасе, занося слово в записную книжку.