Большие каникулы

Сынтимбряну Мирча

На следующий день на все вопросы учителя физики поднимались тридцать две руки.

Когда я снова встретил наших отличниц, их волновал лишь один вопрос:

«Что же, теперь в пятом классе будет тридцать два отличника?»

НА СОРОЧЬЕМ ЯЗЫКЕ

Я НЕРЕДКО СЛЫШУ, КАК ЛЮДИ жалуются на трудность изучения иностранных языков: «Правила да исключения, исключения из исключений, согласования (с которыми трудно согласиться), неправильные

глаголы, запутанные слова, еще более запутанные выражения…» Можно было бы продолжать, но чаще всего, достигая этого пункта, собеседники хватаются руками за голову и заключают печальный перечень глубоким вздохом. Ну так вот, пусть они не плачутся! Я вовсе не хочу сказать, что они лгут, но со всей ответственностью утверждаю: преувеличивают! Нет ничего легче, как выучить один иностранный язык. Без учителя, без словаря и даже… просто не замечая, что ты его выучил и им пользуешься. Это сорочий язык.

Вы его не знаете? Жаль! У него то большое преимущество, что это язык иностранный, но не меньшее его преимущество заключается в том, что для его изучения не нужно хорошо знать даже свой родной. У этого языка есть единственный секрет, который является и его единственным правилом: после каждого слога нужно прибавлять «пи». Вот и все. Разумеется, сверх этого нужно еще одно (чего, однако, не избежишь при изучении любого языка): упражнения и еще раз упражнения. Но в результате, сорочий язык войдет вам, так сказать, в плоть и кровь, и даже самый ловкий сороченок не сможет угнаться за вами без… переводчика.

Вы хотите знать, как говорят по-сорочьи? Разрешите мне, в таком случае, рассказать вам о двух ассах этого благородного чириканья. Это Лика и Митика, неразлучные друзья из лагеря в Поляне. Я не стану добавлять к этому ни одной детали, которая могла бы различить их хоть в чем-нибудь, кроме того, что составляет исключительно славу одного из них: Митика — поэт. И эта деталь, которую пока оба держат в тайне, станет явной на первом же лагерном костре, то есть через несколько часов. Смогут ли его друзья, которые растянутся на одеялах вокруг искрящегося костра, там, вверху, под звездным небом, на склоне Постэварул, устоять перед искушением поднять его на руки и так доставить в лагерь, когда он зачарует их своими вдохновенными стихами?

«Все бы ничего, — встревоженно думает поэт, — но когда тебя несут на руках под гору, это опасно…» А в успехе он не сомневается. Кто же не растрогается, услышав уже первую строфу:

Прекрасен наш звучный язык, Воспетый, народ мой, тобой! Прекрасен, как синее море, Как месяца серп золотой…

Но пока об этом говорить рано. Пока у него еще достаточно времени, чтобы вместе с неразлучным Ликой совершить набег на близлежащий пригорок, усыпанный земляникой.

— Копитопирыйпи часпи? — чирикает Митика.

— Безпи пяпитипи пятьпи.

— Пойпидешьпи в леспи?

— Запичемпи?

— Запи япигопидапимипи.

Но когда вечером должен состояться костер, время идет медленнее обычного, потому что восьми часов вечера ждут с нетерпением уже с семи утра… Наконец, горн торжественно возвещает сигнал, и пламя вспыхивает сразу с пяти сторон, отгоняя с поляны ночь.

Песня — взрыв аплодисментов; сценка — браво-о-о!.. «Теперь моя очередь», — думает Митика и, раскрасневшись (от огня или от волнения?) появляется перед сидящими в освещенном полукруге зрителями.

— Смепилепиепи, — шепчет ему Лика.

Поэт откашливается, вскидывает свой высокий лоб к еще более высокому небу и начинает лирично, но твердо: Препикраписенпи нашпи звучпиныйпи

япизыкпи Воспипепитыйпи напиродпи мойпи…

Но дальше лирический голос поэта, хоть и все более крепнущий, расслышать уже невозможно. Смех заполняет сначала поляну, потом Поляну, потом (у меня нет определенных сведений, но я уверен, что все произошло именно так) — весь район Цара Бырсей.

Часа через два Лика и Митика снова встречаются в спальне.

Неутешный поэт скулит и всхлипывает.

— Непи груспитипи! — участливо шепчет ему друг.

— О-о-о… — рыдает поэт, сраженный провалом.

— Непи распистрапиипивайписяпи, Мипитипикапи! Непи плачьпи! Молпичипи! — ласково упрашивает его приятель и ссылается, в утешение, на историю литературы:

— Больпишихпи попиэпитовпи внапичапилепи нипикогпи-дапи непи попинипимапилипи!

Как? Вы не поняли? Пожалуйста, я переведу слово в слово. Он сказал: «Не расстраивайся, Митика! Не плачь! Молчи. Больших поэтов вначале никогда не понимали!»

ВЕЛИКАН

ОН ПОДНИМАЛСЯ ПО БАЛКОНАМ, как по ступенькам, и завтракал на крыше. Поглощал он немного: одну баранку да несколько метров телевизионного провода. Антенны он лишь общипывал. Потом спускался по пожарной лестнице и, оказавшись на земле, принимался за свои обычные дела.

Например, ему нравилось выдергивать только что посаженные деревья и втыкать их в какой-нибудь канал, кроной вниз. Он мог без всяких усилий уложить на землю четырехэтажный дом и, на полученной таким образом ровной площадке играть в одиночку в футбол — но только обязательно грязным и мокрым мячом. Играя, он мог просто-напросто передвинуть аллею на середину цветочной клумбы и наоборот. Он был великаном нашего квартала, и каждое утро, просыпаясь, люди бежали к окнам, посмотреть, какая новая затея пришла ему в голову. Иногда они убеждались, что от их десятиэтажного дома остался лишь первый этаж. Дело в том, что достаточно было великану определенным образом нажать на кнопку лифта — и верхние этажи повисали в воздухе.

Со всех концов города съезжались делегации, посмотреть на него, и люди издали показывали на него пальцем. Иногда великана не было дома, но это никого не смущало. Следы его подвигов были так красноречивы, что посетители все равно замирали, разинув рот… И может быть, это к лучшему, что они его не видели. Потому что некоторые, склонные под впечатлением детских сказок, представлять его себе… гигантом, были бы разочарованы. Наш великан не относился к породе Гаргантюа. Росту он был не больше 1,59 см., а весил 45 кг. 500 гр. (Питаясь проводами, как видно, не очень-то растолстеешь). Но если не обращать внимания на эти детали, нельзя было не поразиться его поистине великанской силе.

Вероятно — иначе нельзя ничего понять! — он обладал какой-то внутренней силой, вроде той, что заключена в паровом котле или, может быть, в том не очень понятном механизме, который позволяет крошечной мурашке тянуть за собой жука-оленя. Иначе как можно, например, объяснить тот факт, что маленький великан — если можно так выразиться — в состоянии в любой момент, по собственному желанию, постучать в любую квартиру, выходящую окнами на улицу, да еще так сильно, что стекла разлетались вдребезги? Я думаю — и это не только мое мнение, — что вся его сила заключалась в пальцах.Пятью пальцами — в крайнем случае, ноги — он мог вырвать из земли любой рекламный щит. Ему нужно было только три пальца для того, чтобы полный мусорный ящик исчез и был обнаружен… в витрине нового магазина. Двумя пальцами левой руки он превращал уши сразу пяти детишек в мягкую резинку, а одним пальцем… Ну да что там говорить! Стоило ему поднести один палец ко лбу… как тут же хотя никто этого не замечал — его череп расширялся, а голова превращалась в ромб или квадрат, причем, такой величины, что в ней могла поместиться любая, даже самая титаническая идея.