Большие Надежды
Шрифт:
– У вас слишком много открытых участков кожи, – последовал ответ, и Каратель направился в сторону выхода. – Идёмте, пора обозначить ваш фронт работ.
Под звук тяжёлых шагов они ступили в пустой коридор, и голову Флор овеяли показавшиеся невероятно холодными сквозняки. Это было странное чувство. Она потянулась было огладить свой совершенно лысый череп, но…
– Не трогайте. Старайтесь вообще ни к чему не прикасаться.
И рука опустилась сама, словно на неё надавили.
Они шли не так долго, как хотелось бы Флор, которая мечтала оттянуть момент неизбежности. Но за вторым
Больше всего это напоминало вольеры, где за полупрозрачными дверями сидели, стояли или лежали женщины. В том, какого пола были заключённые, Флор не сомневалась не только из-за их лиц, которые немедленно повернулись к вошедшим, но, скорее, из-за контуров их странных фигур. Те просвечивали сквозь матовую часть стеклянной стены, которая, с одной стороны, создавала хоть какую-то иллюзию интимности, а с другой, не скрывала совсем ничего. И это, наверное, было первым, что бросилось Флоранс в глаза. Она обвела помещение ошарашенным взглядом, мысленно считая, сколько камер было заполнено. Добравшись до пятой, Флор споткнулась на чёрной фигуре, что слишком контрастно выделялась на фоне вездесущего белого цвета, и медленно выдохнула. Артур Хант, который стоял, по привычке сцепив за спиной руки, поднял голову и чуть склонил набок, будто рассматривал вошедших. Его маска призрачно бликовала свинцовыми контурами.
– Раз вы здесь, предположу, что сюрпризов не обнаружено, – заметил он, чуть растягивая слова, и жестом отпустил её конвоира. Хант подождал, пока стихнут в глубине коридора шаги, а потом отвернулся. – Добро пожаловать.
Респиратор выдал смешок, но Флор промолчала. Она старалась не смотреть по сторонам, но глаза сами скользили по камерам, в которых шевелились фигуры. Кто-то из женщин подошёл чуть поближе, кто-то равнодушно уселся на расположенные у противоположной стены койки, и Флор видела только их мутный контур.
– Могу я узнать, что происходит? – спросила она, усилием воли отводя взгляд от одной из… заключённых? Подопытных? Её живот прижимался к стеклу, и Флор никак не могла перестать пялиться на видневшийся тёмный круг.
– Теперь да.
Хант огляделся, словно раздумывал с чего бы начать, а потом медленно двинулся вдоль камер, отчего Флор пришлось последовать за ним. И только многолетняя привычка прятать эмоции помогла сделать первый шаг. Колени задрожали, но она стиснула зубы и вынудила себя идти рядом.
– Как я вижу, искусственное деторождение более не устраивает Канцеляриат, – произнесла Флор, возможно, излишне отрывисто. Но к горлу начинала подступать тошнота.
– Не совсем. Это пока только лаборатория. Эксперимент, который проводит сейчас Канцлер, начался ещё до вашего и моего появления.
– Но зачем?
– Мы в настоящей службе Регулирования Единообразия Населения. В центре Воспроизводства, и здесь выводят новых людей, – коротко ответил Хант и, заложив руки за спину, остановился у одной из камер, которая напоминала больничную палату. – Разработанный сразу после катастрофы первыми генетиками план оказался не столь идеальным, как все надеялись. Искусственная сегрегация населения вкупе с лабораторным отбором
– Вы имеете в виду… ген сострадания? – Флор нервно сглотнула.
– Не только. У них падали показатели здоровья, уровень умственной активности…
– Но данные статистики говорят об обратном!
Хант неожиданно замер и повернулся к едва не налетевшей на него Флоранс.
– Этоофициальныеданные, – тихо произнёс он, и в его голосе послышалась пренебрежительная усмешка. – Вы же не думали, что мы подвергнем население Города опасности сомнений?
– Нет, – прошептала она, глядя прямиком в визоры маски.
– Город должен работать, как единый слаженный механизм. Если одна шестерёнка даёт осечку, высок шанс, что сломается весь аппарат. – Они двинулись дальше, явно вознамерившись обойти по кругу всё большое помещение. – Поэтому первые учёные хотели подчинить себе каждый этап. Чтобы выжить, населению и Городу нужна была регулярная ротация здорового населения. И поскольку человеческое существо морально слабо, было решено избавиться от мук совести, которые неизбежно привели бы к волнениям, бунтам и, как следствие, всеобщей гибели. К сожалению, со временем стало ясно, что человеческий геном довольно упрям и…
– На каждое действие он отвечает противодействием, – снова перебила Флор, которая слишком задумалась, чтобы вовремя прикусить язык.
– Верно.
– Это основная форма защиты от факторов извне. Мир не любит стерильности и пытается заполнить её всеми доступными способами. Чем «чище» ген, тем агрессивней ответ. Поэтому вы решили…
Флор почувствовала, как холодеют руки. Они же не хотят сказать, что выводят здесь… Что занимаются…
– Мы имитируем естественную эволюцию, – буднично отозвался Хант, и Флор затошнило. – «Усыпляем» бдительность генома и ускоряем процесс. Поэтому мы подвергли вас таким процедурам – исключаем малейшую возможность непредсказуемого влияния.
– Абсурд. Нельзя внедрить ген помидора лишь натерев человека помидором!
– Вы можете принести на себе ненужный вирус или бактерии, что внесёт непоправимые изменения. Работу придётся начинать сначала. Нам нужны лучшие.
– А…
– Бракованные? Уничтожаем.
Хант снова остановился и повернулся к Флор, которая сама не понимала, как ещё не бьётся от безысходности о прозрачные стены этой «лаборатории». Бесчеловечно. Это просто бесчеловечно! Апогей цинизма. Люди не звери! Не лабораторные мыши!
– Думаю, вам будет интересно знать, кто автор и вдохновитель этой идеи, – вдруг заметил он.
– Вряд ли.
– Отчего же? – Хант слегка наклонил голову вбок. Верный признак, что он внимательно наблюдал. – Всегда надо помнить о тех, кто работал на благо Города. Их имена выписаны на стенах Башни, а Руфь Мессерер была, без сомнений, гениальным генетиком…
Флор медленно подняла взгляд, и мыслей в голове не осталось. Руфь? Он сказал: «Руфь»? Чёрные визоры маски пялились, казалось, в самую душу, словно пытались считать эмоции. В ушах зазвенело, перед глазами поплыли цветные круги, а Хант продолжил: