Большие перемены
Шрифт:
— Подожди. Какое свидание? Вы же тут уже… живете? — не поняла Зинаида.
Маша опустила глаза:
— Алеша тут живет на чердаке. А я в своей комнате.
— Постой, постой, присядь. Давай поговорим, — заволновалась Зинаида.
— О чем, бабушка? — Маша не собиралась задерживаться, но Зинаида настаивала:
— Так, о женском. Я хочу у тебя спросить, только, ради Бога, не обижайся… У вас с Алешей вчера что-нибудь было?
— Ну бабушка! — Маша вспыхнула.
— Что бабушка, что бабушка! Я же не из любопытства тебя спрашиваю. Просто знаю,
стремились. И Сан Саныч меня уговорил уехать из дому. Я что, не понимаю, что ли?
— Но вы же вернулись! — возразила Маша.
— Но не сразу же! Маша покачала головой:
— Нет, бабушка. Вчера ничего не было. И вы здесь ни при чем.
— Машенька, о чем не хочешь говорить — не говори. Я тебя пытать не буду. Но ты меня, пожалуйста, послушай, внученька!..
— Бабушка, может быть, потом? Я сейчас тороплюсь… — Маша попыталась уйти.
Зинаида погрозила пальцем:
— Успеешь. К Алешке своему убежать успеешь. А вот бабушкины слова мимо ушей пропускать не надо.
— Хорошо, я слушаю, — обреченно вздохнула внучка.
— Маша! Если у вас ничего так и не случилось, то, может быть, это к лучшему? Может быть, это знак, что не нужно торопить события? А?
— Бабушка, но позволь мне самой… Вернее, нам самим с Алешей решить этот наш внутренний вопрос.
Зинаида закивала:
— Конечно, конечно. И вопрос внутренний, и решать в конечном итоге будете вы с Алешей. Никто с этим не спорит. Дело в том, что если тебя вчера вечером что-то остановило… или кто-то остановил… это может быть неспроста.
— А с чего ты взяла, что меня кто-то или что-то останавливал?
Зинаида пожала плечами:
— Ну, так ты же сама сказала. Он — на чердаке. Ты — у себя в комнате. Или я что-то не так поняла?
Маша вздохнула:
— Все так. Просто вчера… не знаю. Настроения не было. Или страшно. А потом вы… Ты меня понимаешь?
— Еще как понимаю. Еще как. .А кто тебя в этом поймет лучше меня?
— Ну, вот. Вчера я непонятно чего испугалась, а сегодня утром все страхи рассеялись, — продолжала Маша.
— Вот именно — страхи! У меня знаешь какие страхи? Какое-то предчувствие нехорошее, Машенька! — подхватила Зинаида.
— Бабушка, ты опять со своими предчувствиями! — отмахнулась Маша.
Зинаида вскинулась:
— Да! Опять! И между прочим, мои предчувствия меня не обманывали никогда!
— Ой. Опять ты за старое, бабушка. Зинаида заглянула ей в глаза:
— Машенька, девочка моя. Если ты испугалась чего-то, если тебя что-то хоть вот на капельку насторожило и остановило — это знак. Значит, не стоит торопиться. Я же тебя знаю, внучка. Супружество — это очень важный шаг. Ты у меня девочка серьезная, не легкомысленная, я знаю. И все принимаешь близко к сердцу…
— Бабушка, давай с тобой об этом потом поговорим? Завтра?
— А если завтра будет поздно? — взмолилась Зинаида. — Так сердце болит, что плакать хочется!
Маша успокаивающим тоном спросила:
— Я побегу? Бабушка, вот увидишь, все твои страхи, подозрения
— Не надо, внучка. Пожалуйста! Дай Бог, чтобы я ошибалась… — попросила Зинаида.
— Не беспокойся! Лешка меня любит, у нас все замечательно…
— Ладно. Сдаюсь. Иди. Но… — Зинаида замялась. — Последний вопрос. Я понимаю, что он звучит несовременно, не так, как в нашей юности. Но! Машенька, мне кажется, в ЗАГСе недаром дают три месяца — на то, чтобы все взвесить, решить…
— В ЗАГСе дают такой срок, потому что там большая очередь, — возразила Маша.
— Неправда, Маша, неправда. Всегда предлагалось, и раньше, и теперь, жениху с невестой хорошенько подумать, с родными посоветоваться — прежде чем нырять в брак, как в омут с головой.
— Бабушка, извини. Ты-то точно не ныряла в омут, — вздохнула Маша.
— Не надо сейчас, Маша, про меня. Не надо! Мы сейчас про тебя говорим. Неужели, внучка, сейчас настолько уже утрачена девичья честь. Женская гордость. Невинность невесты. А? — пытливо смотрела на нее Зинаида.
Маша всплеснула руками:
— Бабушка, да что ты такое говоришь! Конечно, все это важно. Но я-то совершенно точно знаю, что Алеша есть и будет моим единственным мужчиной в жизни. Это самое важное. Ведь так?
— Так-то оно так… — Зинаида покачала головой.
— Бабушка, ты прости, пожалуйста… Но я и так уже опаздываю. Я побегу, а потом мы с тобой договорим обязательно. И про женскую гордость, и как с ними, с моряками, вести себя нужно… — И Маша легко рассмеялась.
— Маша, нельзя же смеяться над принципами! Маша поцеловала ее в обе щеки:
— Бабушка, я не смеюсь, я говорю, что мне Алеша дороже всех моих принципов! Он для меня дороже принципов, дороже всего на свете, и я готова ему отдать все, включая эту несчастную девичью гордость! Понятно?
Зинаида проводила взглядом уходящую внучку и неодобрительно покачала головой:
— Маша, что ты такое говоришь?.. Стыд-то какой…
Следователь, после похода на маяк и разговора с Андреем, вернулся в свой кабинет с находкой — рюкзаком, предположительно принадлежавшим профессору Сомову.
Буряк достал из полиэтиленового пакета рюкзак, расстелил на столе чистый лист бумаги и положил находку на стол. Он заперся изнутри и зажег лампу. Затем принялся внимательно исследовать вещдок — полуистлевший, ветхий рюкзак, со стершимися старыми надписями, наклейками. Достав из сейфа толстую папку с архивными документами, начал листать ее, ища фотографию.
Наконец он нашел то, что искал, вынул фотографию из дела и положил ее рядом с рюкзаком. Следователь долго глядел в лупу на изображение одного человека на снимке — мужчины лет пятидесяти, с бородой, на его плече был рюкзак. Детали рюкзака на черно-белом снимке и на столе у следователя совпадали. Следователь еще раз сравнил снимок и находку. На его лице заиграла довольная улыбка. Он аккуратно сложил рюкзак в мешок и спрятал вместе с папкой в сейф.